Пока они так ехали, солнышко уже взошло высоко и даже немного припекало левое плечо. Денёк, слава богу, выдался погожий. Птички пели, радовало глаз осеннее золото деревьев и кустов, медленно плыли по небу редкие облака. Ещё утром Люба думала, что эхо от пальбы до сих пор бродит-плутает в лесу (так грохотало в день побоища!), однако всё было тихо.
Тут зашла у них речь о Волкенбогене. Люба сказала:
— Если тот офицер ещё жив, помощь опытного лекаря была бы кстати. Да где он сейчас — наш Волкенбоген?
И очень удивилась она ответу Винцуся:
— Да где-нибудь здесь он, может, и лежит...
И мальчик рассказал, что видел недавно — прямо накануне битвы — Волчьего Бога в обозе.
— Не обознался ли ты? — не поверила Люба. — Пан Волкенбоген не проехал бы мимо, непременно заехал бы к нам.
Винцусь пожал плечами:
— Возможно, я обознался. Так много было разного народа на дороге. Я звал его по имени, но он не оглянулся. Так шумно было — я собственный голос плохо слышал...
Впереди, увидели, что-то белело в траве. Люба побоялась подъезжать, а Винцусь подъехал, посмотрел. Вернувшись, доложил сестре, что это мёртвый швед лежит в исподнем. Любаша уж догадывалась сама, что там белело, но всё равно побледнела и перекрестилась. Наткнулись ещё на несколько бездыханных тел. На иных уже сидели вороны... И опять Любаша крестилась и шептала некие короткие молитвы. Когда проезжали недалеко от мёртвых тел, вороны нехотя, лениво срывались с них и, сделав несколько взмахов крыльями, улетали... но недалеко; они не собирались покидать окончательно место своего пиршества. Спугнули Люба и Винцусь двух лисиц, которые слизывали с травы кровь. Люба подумала, что вот эти мёртвые тела, и кровь на траве, и вороны с лисицами — это и есть своего рода эхо страшного побоища.
Наконец, Винцусь узнал то место. Привстав в стременах, он посмотрел вперёд, потом велел Любе остановиться, а сам послал конька в чащу, в которой и оставил вчера раненого. Впрочем, Люба не послушалась и ни на шаг не отставала от братика; возможно, ей боязно было оставаться одной на тропе.
Раненого Винцусь нашёл почти на том же самом месте. Но только швед уже не прислонялся головой к берёзке, а лежал навзничь, раскинув руки, и мальчик подумал, что он уже, конечно, отдал богу душу.
Однако нет... Как будто раненый этот был ещё жив.
Люба склонилась над ним и с минуту всматривалась в лицо.
— Вроде бы он... Но я тогда его плохо разглядела.
А Винцусь его в тот день хорошо разглядел.
