Ну а молоденькую девушку, которая не брала денег, считая, что получаемое ею удовольствие должно быть бесплатным, они тоже не жаловали: в свои тринадцать с половиной лет она уже умудрилась заразить триппером едва ли не половину мужского населения поселка от четырнадцати и до шестидесяти лет включительно.
Да, весь небольшой, но сплоченно живущий Февральск знал: девушка эта рано вступила во взрослую жизнь — еще в пятом классе, когда одноклассники уже лапали ее кто за что хотел, девушка без особых рефлексий начала трахаться.
То ли в силу половой зрелости, то ли в силу присущего ей альтруизма, она слишком рано поняла: самое главное в жизни — понравиться мужчинам, чтобы получить; с тех пор она и покатилась в глубокий, бездонный омут непритязательных плотских удовольствий, и теперь семиклассница, похоже, уже достигла самого дна: на перезрелые прелести рано сформировавшейся малолетки в пресыщенном поселке уже никто не западал — не считая командированных или заезжих, ну, а еще ее стационарного любовника, старшины местной милиции Ивана Петренко.
Майор, насупившись, просматривал какие-то деловые бумаги; девушка, глупо хлопая белесыми ресницами, то и дело зевала — было видно, что предстоящая беседа не доставит ей большого удовольствия, такого, какого она обычно получала по ночам.
— Ну что, чего молчишь, папа, зачем ты меня домой вызывал? — наконец-то спросила девушка, с трудом подавив зевок.
Это было сущей правдой: малолетнюю дочь пришлось вызывать домой официальной повесткой; и привез ее с какой-то жуткой местной блатхаты не кто иной, как непосредственный подчиненный майора, старшина Иван Петренко. Кому, как не ему, было знать, где можно найти девушку в этом пятнадцатитысячном поселке.
Конечно же, товарищ майор знал о многом, еще о большем догадывался и, как любой порядочный отец, мечтал, чтобы единственная дочь оставалась хотя бы до восьмого класса чистой и непорочной, желая при этом, естественно, отодрать всех ее подруг…
— Почему опять дома не ночевала? — Майор наконец-то оторвался от бумаг.
На лице девушки заиграла блаженная ухмылка, но она ничего не ответила.
— Василиса, я тебя серьезно спрашиваю, — продолжал майор, — я ведь тебе отец и потому дол…
Он не успел договорить — дочь раздраженно перебила его:
— Да ладно, папа, у подруги ночевала! Что тут такого?
— Знаю я твоих подруг… Сучки, животные… Хлебом не корми, дай подмахнуть хоть кому. И ты такая, как и они. То пьяные дембеля из гарнизона, то грязные геологи, то извращенцы-командированные… С одним таким как-то говорил: мол, как все не люблю, только в рот… — Майор не понимал прелестей французской любви, считая ее извращенческой. — Скоро так и до самого последнего — бомжа Дюни — докатишься.
