За окнами порыкивали автомобили, разъезжаясь от сквера, заполненного можжевельниками и барбарисом.
— Ничего себе, — возмутилась Наталья, — какой козел! Тебя значит изнасилуют и ты тут же и умри! Лишь бы ему не позорно было!
Возмущенно крича, девчонки замахали руками, соглашаясь. Роман Петрович взял другое письмо, улыбнулся.
— Вот еще. «Тата, дорогая, если же будут вас вербовать на работу в Германию, сразу же соглашайтесь. И ты и мама. Это единственный способ вырваться. И не думай ради Бога, не сомневайся! А то я тебя знаю. Бабушке и дедушке привет, надеюсь, свидимся. Лариса»
Держа в руках желтый листок, Роман Петрович оглядел сотрудниц.
— Ничего себе, — растерянно сказала все та же Наталья.
Он посмотрел на Свету. Она кивнула.
— Их рядом хорошо положить, чтоб одно чуть перекрывало другое, но чтоб видны оба.
— Я так и хотел.
Девочки, переговариваясь, разошлись по углам, вешать, раскладывать, протирать стекла.
Света расправила обгоревшую ленточку от бескозырки, положила ее на плоскую поверхность, затянутую шинельным сукном. Как хорошо, что сукно старое, побитое молью, очень удачно на нем смотрятся письма… Милая жена Настасия… Тата, дорогая…
Болтая и смеясь, девчонки разбирали сумки и торопились на выход. Коридор полнился стуком каблучков и возгласами. Света протирала укрепленные в витринах над письмами стекла. Не торопилась. Роман Петрович стоял в центре зала, оглядывая выставку.
— Кажется, хорошо получилось. А, Светлана?
— Очень хорошо. Вы большой молодец, Роман Петрович, — с искренним восхищением сказала.
В углах зальчика молча стояли огромные снарядные гильзы, в одной, среди разорванных кусков старого железа, клонились в стороны колосья и красные живые маки. Висели по стенам плакаты, на которых мужчины со свирепыми одухотворенными лицами били и гнали врага.
— Вы идете? — Роман Петрович положил на табурет полотенце, придирчиво оглядывая ладони и пальцы, сколупнул налипшие кляксы клея.
Света смотрела в окно. Там Петр, смеясь, как он умел, запрокидывая красивую голову с хорошо подстриженными темными волосами, прощался с «папой». Керзон, и тоже в плаще. Падает с узких плеч, а голова торчит из воротника, как указательный палец из дырявой перчатки. Однажды он провожал ее с дискотеки, шел рядом молча и у подъезда взял ее руку чуть влажными пальцами, склонился и поцеловал торжественно. Света тогда чуть не присела в реверансе от неожиданности. У него уже тогда были жидкие волосы, облепившие узкую голову. Но тонкое лицо с красивыми чертами, большие глаза, сумрачные. На следующий день Петр наорал на нее, ходил по комнате, полосатый от света, падающего через старую портьеру, как тигр в клетке.
