Третий путь лежал между этими двумя.
Кира шла, почти не останавливаясь, чтоб не застрять, уйдя в жизнь густой майской травы, полной бабочек и всякой насекомой мелочи. Только сняла пару раз пролив, прикрывая камеру ладонью от свежих порывов ветра. Вот не было забот, теперь следить, чтоб внутрь не надуло пыли, которая сядет на матрицу. Но Светкиной зеркалкой она уже снимала, и знала, качество снимков все эти хлопоты перевешивает.
Дорога белела, рассказывая, что укатана она по тому самому камню, получается, не грунтовка, а каменка. Хотя, вспомнила Кира, это ведь птица — каменка. Нужно посмотреть, есть ли свое название для дорог, выбитых в камне и незамощенных.
И впереди белела ярче дороги крошечная пирамидка обелиска на склоне холма. Там начиналась Крепость. У нее, конечно, была своя биография, экскурсоводы рассказывали ее туристам, то покороче, то развернуто — в зависимости от цены и времени экскурсии. Но кроме официально утвержденного текста, кроме досужих рассказов и местных баек, даже кроме связанных с лабиринтами и переходами легенд (старики говорят, что… а еще там видели недавно… и тд, и тп), было еще то, на что все больше настраивалась Кира, снимая с себя слой за слоем шелуху опосредованного, сказанного или привычно запомненного, услышанного от кого-то: голос самого места, в том виде, в котором его приняли к работе ('здесь будет город заложен'), обустроили и оставили жить дальше, особым образом организовав пространство. И оно, просыпаясь и оглядывая себя, вдруг стало существовать само, как некая мыслящая структура. Своим, особенным образом мыслящая.
Простой пример, думала Кира — арфа ветра. Предмет («сооружение» — она поморщилась неблагозвучности нужного слова), встроенный в окружающий мир настолько гармонично, что он оживает, давая пространству голос. Это, если пришлось бы кому рассказывать о том, что она видит и ощущает. Как-то разобъяснить то, что для себя объяснять не нужно.
Места Киры звучали у нее в голове, то полно, как большой оркестр, то шепотом, как мягкий голос нехитрой дудочки. И она, поразмыслив, решила не селить в каждом месте своего демона, который будто бы шепчет или поет, в общем, говорит, ведет диалог, общается. Для нее сами места имели свои голоса, а заселение демонами — уже адаптация к человеческому образу мышления. Кто говорит со мной? Кто говорит со мной здесь? Для Киры «здесь» из прекрасных строчек любимой песни и было — «кто». «Здесь» говорили с ней, и чем дальше, тем чаще и сильнее.
