— Эй, Каток! Ленка!
Санька Андросов догнал, тяжело и быстро топая, пошел рядом по ступеням, толкая ее плечом.
— Ты ебнулась, да? Чего с тобой блин? Они же тебя в жопу загонят теперь, тоже мне ленин на броневике.
— А пусть, — сказала Ленка, стуча каблуками, — брошу на хуй.
— Ого, — Санька коротко хохотнул, — наша Каток матом ругается. Довели до ручки. Короче, ты это. Не припухай. Скажу Олеське, она отмажет, наврет, медпункт закрыт, а у тебя пузо прихватило. Поняла? Если что, завтра так и говори. Пирожков несвежих обожралась. Тебя простят, ты ж отличница.
— Спасибо, Сань.
— Та иди уже.
Ленка замедлила шаги. Вот ему она и сказала бы, наверное. Про Панча, и вообще. Но Санька остался, не пошел вниз, стоял, сунув руки в карманы, смотрел сверху. И она поняла, для него она та же самая Ленка Каток, это неясно хорошо или плохо, он все равно любит свою Олесю и ленкины новые волосы не сделали ее лучше. Но и хуже не сделали, напомнила она себе. И кивнув, ушла в гардероб, влезла в клетчатое некрасивое пальтишко. И потом, он нужен ли ей? Конечно, нет, вернее, не так, как мечталось раньше, когда дежурно влюблялась в Саньку каждый сентябрь, будто она Викочка Семки со своими регулярными новыми влюбленностями. Другое нужно было, чтоб как друг. Выслушал.
Она бежала, забыв накинуть капюшон, не к остановке, та как раз под окнами кабинета литературы. А в сторону стадиона, проскочить дорожку, мостик, и пойти дальше пешком, потому что домой рано, еще четыре часа где-то надо болтаться, или придется врать маме, а что соврешь с такой перекошенной рожей.
За спиной посигналили, Пашкин голос с веселым раздражением прокричал:
— Ленуся, блин, ты совсем глухая?
— Паша!
Она взлетела к открытой дверце, бухнулась на сиденье, теплое и пружинистое, сунула вниз дипломат, а Пашка уже дергал свой грузовичок, рычал и взревывал, давя педали, двигая ручку скоростей с черным круглым набалдашником.
— Фу… как хорошо, что ты ехал.
— Так у меня гараж тут. С нового года ставлю своего динозавра. Нормально, до дома десять минут, бегом если. И дежурка всю ночь открыта, можно хоть утром машину ставить. Гуляй не хочу.
Пашка засмеялся, глядя вперед, сморщил ровный короткий нос. Отнял одну руку и положил ее на ленкино колено.
— Школьница! Блин, я везу школьницу, Ленуся. Кайф такой. Еще бантики тебе.
— Фу. Замолчи. А то выкинусь нафиг на дорогу.
— Чего? — он кричал, чтоб перекричать рев мотора, смеялся, убирал руку и тут же снова трогал Ленкино колено. В кабине крепко пахло бензином, сигаретами и старой кожей.
