В обозримое время в этом распределении ролей вряд ли что-то изменится. Действительно же интересные размышления на европейскую тему начинаются, пожалуй, лишь с того момента, когда мы, под влиянием таких, например, добрых людей, как Иммануэль Валлерстайн, ставим вопрос о ситуации, которая может сложиться после гипотетического краха имперской оси, после Соединенных Штатов. Здесь приходится уже серьезно думать и моделировать возможности альтернативной Европы, которую я условно называю Европой Митридата Евпатора, осуществлявшего, если помните, свой, противостоящий Риму проект. Это консолидированная Европа, относительно известная нам по образам исторически существовавших "Европ-империй", будь то наполеоновский блок, или, затем, Центральная Европа, сплоченная под эгидой Германии и Австро-Венгрии, или приснопамятная гитлеровская Европа (с подачи Шпенглера Гитлер хотел быть Цезарем Европы, но потянул всего лишь на ее Митридата Евпатора).
Какая Россия была бы мыслима и приемлема для этой Европы, оформившейся в качестве самостоятельной, обособленной силы? Посмотрев на вопрос исторически, мы увидим весьма устойчивую тенденцию: для консолидированной и обладающей отчетливым геополитическим самосознанием Европы всегда была наиболее приемлема Россия, развернутая к Азии, продвигающаяся к Тихому океану, по мере сил — к Индийскому: Россия, которую при желании можно назвать "Россией-Евразией". Такая Россия импонировала Наполеону, когда он ориентировал соответствующим образом Александра. Она была мила Вильгельму II, она была приятна Бисмарку даже. И кстати, стоит вспомнить, из-за чего возник кризис во время приезда Молотова в Берлин осенью 40-го года. Ему предложили конкретный проект: дележ британского достояния, при котором Советскому Союзу отводилась бы зона к югу от Батуми и Баку. В ответ через Молотова передали позицию, что у нас, кроме южных интересов, есть интересы в Финляндии и вообще на Балтике (прямо над германским побережьем!), интересы, связанные с проливами и выходом в Средиземноморье (раз мы теперь боремся с Англией, то должны себя защитить с моря), есть желание, чтобы Гитлер вывел войска из Румынии (чьей нефтью он окормлялся) и согласился бы на патронат советского Коминтерна над болгарской монархией. Выслушав эти предложения, Адольф Алоизович привел в действие план Барбаросса.
Сталин не понял одного: Пан-Европа готова была взять нас в союзники, но не в союзники внутриевропейские — там мы были ей не нужны. Не случайно Хаусхофер, сперва прославивший пакт Молотова-Риббентропа, с лета 1940-го года выразительно заскулил о том, что присоединяя Балтию, мы взламываем барьер Европы.
