Юноше оставалось пробежать каких-нибудь двадцать шагов. Преследуемый обернулся. Как раз в это мгновение взошла луна, до сих пор скрытая плотной завесой облаков, и осветила растерянное лицо Эгиля Павлина.
Эгиль тоже узнал Лейфа. Его отвислые, дряблые щеки затряслись от хриплого смеха.
— Так это ты так шумел, жалкий хорек?
У Эгиля была более выгодная позиция.
Сын Вальтьофа не мог обойти его ни справа, ни слева: этому препятствовали крутые склоны с обеих сторон.
— Возвращайся-ка домой, Турлусон, ведь еще не остыл труп твоего отца!
Лейф, прислонившись к выступу скалы, наблюдал за Эгилем.
— Убирайся! Клянусь Фрейей, я не дерусь с мальчишками!
Лейф запустил в Павлина камнем и угодил ему в живот.
— Ты трусишь, Эгиль! Ты раздуваешь ноздри, как кузнечные мехи, а ноги подгибаются под тобой, словно прогнившие жерди.
— При мне мой меч, и я заставлю тебя подавиться своей бранью!
Лейф презрительно захохотал. И от этого хохота, повторенного раскатистым эхом, у Эгиля заледенела кровь в жилах.
— Ты сейчас умрешь, Эгиль Павлин! Мое копье пригвоздит тебя к скале, и ты подохнешь здесь в одиночестве, как ворон.
— Не подходи ко мне, Лейф Турлусон, не подходи!
— А мне и незачем подходить к тебе, Эгиль! Мое копье отлично достанет тебя.
Обезумевший взгляд Эгиля задержался на остром наконечнике копья.
— Ведь не я убил твоего отца, Лейф Турлусон, не я, а Йорм. Ты слышишь, это сделал Йорм, Йорм!
Эгиль Павлин вопил истошным голосом.
— Боги займутся Йормом, а ты, Эгиль, в моей власти.
Лейф сдернул с кисти ремень, на котором висело оружие, и медленно, не сводя глаз с Эгиля, поднял копье до уровня плеча.
Юноша повторял священные слова, которыми сопровождается смертельный удар и провозглашается справедливость такой кары:
— Фрейя взрастила для меня колосья мести.
Эгиль, вытаращив от ужаса глаза, бросился вперед.
Несмотря на утреннюю прохладу, по его лицу от висков к подбородку стекали струйки пота.
В тот же миг его пронзило копье. Эгиль судорожно глотнул и повалился на бок.
— Ты умрешь, как я сказал, Эгиль Павлин! Ты будешь умирать медленно и одиноко. И не знать тебе покоя, потому что жил ты, как трус, и принял смерть, как раб.
Лейф спустился с холма. Настало время отдать последние почести телу Вальтьофа.
От поцелуев утренней зари серое небо над морем покрылось багрянцем. Занялась заря, которую Вальть-офу уже не дано было увидеть. Теперь Лейф заплакал. Вальтьоф унес с собой частицу его души. И он плакал, потому что был один: слезы викинга не должны иметь свидетелей.
