Снова мы видим простодушную попытку установить отношения социальной субординации по образцу отношений субординации семейной, но при том — словно бы в беспамятстве. Откуда может взяться почтение к отцу или старшему брату там, где новорождённых сразу забирают начальники и начальницы, а сексуальных партнёров подбирают и сводят для контактов врачи и должностные лица?
Закрадывается подозрение, что вот откуда:
«Все по отдельности подсудны старшему начальнику своего мастерства. …Все главные мастера являются судьями и могут присуждать к изгнанию, бичеванию, выговору, отстранению от общей трапезы, отлучению от церкви и запрещению общаться с женщинами».
«Для наблюдения за исполнением всех обязанностей… приставлены маститый старец со старухой, которые распоряжаются прислуживающими и имеют власть бить или приказывать бить нерадивых и непослушных; и в то же время они замечают и отличают мальчиков и девушек, лучше других исполняющих отдельные обязанности. Вся молодёжь прислуживает старшим, кому минуло сорок лет. И вечером, при отходе ко сну, и утром начальник и начальница отправляют одного из молодых людей по очереди прислуживать в каждую отдельную спальню. Друг другу молодые люди прислуживают сами, и горе уклоняющимся!»
Кто следит за соблюдением последнего правила, какого рода горе ожидает уклоняющегося, кто и как определяет меру этого горя — не уточнено. Зато из этих описаний делается вывод, выглядящий для современного человека несколько парадоксальным:
«Столько друзей, братьев, сыновей, отцов и матерей живут вместе в такой степенности, благообразии и любви».
Похоже, основной побудительной силой руководства со стороны руководителей и подчинения со стороны руководимых следует полагать именно взаимную любовь. И горе тем, кто от любви уклоняется.
«…Они беспощадно преследуют врагов государства и религии как недостойных почитаться за людей».
«На третий день… приговор вступает в законную силу, причём ответчик примиряется со своими обвинителями и свидетелями, как с врачами своей болезни, обнимая их, целуя и т. д.».
«Смертная казнь исполняется только руками народа, который убивает или побивает осуждённого камнями, и первые удары наносят обвинитель и свидетели. Палачей… у них нет, дабы не осквернять государства. Иным даётся право самим лишать себя жизни: тогда они обкладывают себя мешочками с порохом и, поджегши их, сгорают, причём присутствующие поощряют их умереть достойно. Все граждане при этом плачут и молят бога смягчить свой гнев, скорбя о том, что дошли до необходимости отсечь загнивший член государства. Однако же виновного они убеждают и уговаривают до тех пор, пока тот сам не согласится и не пожелает себе смертного приговора, а иначе он не может быть казнён. Но если преступление совершено или против свободы государства, или против Бога, или против высших властей, то без всякого сострадания приговор выносится немедленно».
