— лишением непосредственных руководителей всякой возможности сознательно, с учётом известных и понятных постоянных ориентиров и критериев, строить свой карьерный рост и прикидывать виды на собственное будущее;
— лишением непосредственных руководителей реальных человеческих отношений с их избирательностью, нелицемерной преданностью, неформальным бескорыстием и впитанным с молоком матери чувством действительной, а не провозглашаемой лишь на словах общности, сопричастности и солидарности;
— лишением руководящей деятельности всяких материальных стимулов ввиду обобществления имущества, жилья и даже семейных отношений;
— лишением руководящей деятельности всяких шансов на возможность передачи хотя бы каких-то достигнутых на её поприще результатов но наследству, на возможность поделиться ими с родными и близкими;
— полным отсутствием перечня действий, однозначно относимых к недопустимым, и унифицированной, понятной системы наказаний: старшие наказывают младших по своему почину и усмотрению;
— фактическим произволом высшего руководства, по крайней мере, в двух весьма чувствительных сферах общественной жизни — по вопросу наделения в силу неких неясных обстоятельств частной собственностью тех, кому она, вообще говоря, никоим образом не положена, а также по вопросу возможности поднять руку на старшего — тоже неясно, когда, почему и зачем, просто в силу приказа сверху.
Очевидно, что эта система стимулов, во-первых, провоцирует развитие далеко не лучших человеческих качеств, во-вторых, полностью оторвана от всех предыдущих систем такого рода. Те складывались в течение многих тысяч лет в естественных, возникших ещё в доисторический период иерархиях: семье, роде, племени, протогосударстве, и потому в той или иной модификации впитались во все без исключения культуры и в самое естество человека. Подлинное функционирование новых мотиваций потребовало бы полной смены человеческой психологии.
А это вряд ли возможно. Во всяком случае, пока хвалёный научный прогресс не осчастливил нас чипами в мозгах.
Здраво рассуждая, не приходится сомневаться, что в означенных условиях идея общественного блага — на преданности, которой, собственно, в идеальном государстве все и стоит — очень быстро стала бы пустым звуком и выродилась в объект постоянных словесных манипуляций, целью которых оказались бы в первую очередь лишь, снова говоря современным языком, аппаратные игры. Обеспечивать хотя бы минимально приемлемую добросовестность работников с подобным психическим складом и подобной системой мотиваций реально способны лишь два фактора: угроза наказания, если попался, и стремление угодить тому, кто наделён правом произвола. Высокие побудительные мотивы тут могут существовать лишь на словах. Ни о какой работе не за страх, а за совесть говорить не приходится.
