Когда мы явились в ближайший полицейский участок, с зонтов у нас лила вода; нас проводили в крошечный кабинет, где сидел молодой человек в форме — сама благовоспитанность. Надар тут же ему представился, назвав свое имя и фамилию: Надар Мороси, — а главное, должность: председатель апелляционного суда. Властным тоном, коротко и четко он сообщил о том, что у нас случилось, но затем вдруг начал рассказывать о себе и о перипетиях своей служебной карьеры в нашем бурном двадцатом веке. Молодой полицейский сидел с таким видом, словно его командировали в загробный мир подслушивать разговоры покойников. Несколько раз я пытался прервать этот поток слов и описать, в каком состоянии мы обнаружили квартиру. Наконец у меня это получилось, но похвальба Надара успела меня разозлить, и мне захотелось показать, что и я тоже не первый встречный. Называя полицейскому свое имя, повторил несколько раз — Альдо Минори, Альдо Минори, чтобы проверить, производит ли это на него впечатление. Молодой человек и бровью не повел. Тогда я стал рассказывать о телепередаче, которую я придумал практически в одиночку и благодаря которой в восьмидесятые стал знаменитостью. Полицейский, естественно, никогда не слышал ни обо мне, ни об этой передаче: ведь в то время он еще не родился или лежал в колыбели. Он вымученно улыбнулся, а затем тоном влиятельного человека, которым был в данный момент и которым Надар и я давно уже быть перестали, вежливо произнес:
— Вернемся к делу.
Мне стало стыдно за неуместную болтовню (обычно я говорю мало), и я просто повторил еще раз, что воры разорили нашу квартиру. И вдруг меня опять понесло, я зачем-то рассказал о курьерше, которая взяла с меня лишних пять евро, и о человеке, который неделю назад, прямо у нашего дома, ловко выхватил у меня деньги. Более того: я привлек в свидетели Надара, заставил его рассказать о девушке, на прошлой неделе несколько раз звонившей в домофон, о парочке, бродившей у дома накануне. Надар был счастлив, что ему опять дали слово, он перечислил все звонки в домофон, которые слышал в последние дни, привел кучу ненужных подробностей. Он умолк только тогда, когда дверь позади нас открылась и, до того как мы успели обернуться, кто-то стал делать знаки полицейскому. Парень громко расхохотался, затем, с трудом взяв себя в руки, пробормотал «извините» и наконец спросил:
— Что у вас украли?
— Что у нас украли? — повторил я, обращаясь к Ванде. Моя жена, за все это время не сказавшая ни слова, почти беззвучно произнесла:
