— Вообще-то я задумана доброй, — в черных глазах Смородины мелькнуло что-то похожее на участие, — но сейчас это почти невозможно. Жизнь такая. Впрочем… я тоже люблю свою мать, — продолжила почти весело, — поэтому, как говорится, женись на здоровье!
В груди у Пети замерло.
— Только сначала выполни три моих задания.
— Выполню тридцать три, я всю жизнь буду выполнять все твои задания, если ты выполнишь мое одно-единственное.
— Какое? — насторожилась Смородина.
— Вымой ты голову, она у тебя совсем зеленая!
За ужином Смородина сидела благостная, с чистейшими пушистыми волосами, и Петя впервые подумал, что, пожалуй, иметь дочь — не всегда наказание. Ужин был похож на семейный, как представлялось Пете. Наташа испекла пирог, за чаем мирно беседовали. Вот только непонятно было, зачем после ужина Пете идти в ночь собирать смородину. Такое первое условие поставила будущая дочь. Петя исподволь вглядывался в лицо Смородины и, убей бог, не мог составить представления об ее отце. Конечно, Смородина была похожа на мать: те же нос, губы, но при этом все какое-то чересчур правильное, отточенное, как если бы славянские Наташины черты исправили в соответствии с холодным античным каноном красоты. Поначалу Пете даже не хотелось говорить Наташе о глупом задании Смородины, но, как уже объяснялось, они переживали период полнейшей доверительности, поэтому Петя рассказал. Наташа выслушала его с неожиданной серьезностью.
— Ну ладно, я пошел, — Петя взял с полки белую эмалированную кружку.
— Провожу, — торопливо поднялась Наташа. — Заперла дверь перед ужином, думала, мало ли что. Пойду открою? — просительно посмотрела на дочь.
Смородина снисходительно промолчала.
— Когда будешь собирать ягоды, — прошептала Наташа на крыльце, — упаси тебя бог сорвать хоть листик с этого куста, хоть веточку ему поломать. Люби этот проклятый куст, как ну… меня любишь, разговаривай с ним, как с живым, как со мной разговариваешь, представь себе, что он — все: я, ты, наши будущие дети, вся наша жизнь в его образе, будь бережен с ним, осторожен, и он… сам насыпет… Уж я-то знаю! Только не торопись, не торопись!
Наташа захлопнула дверь. Эмалированная кружка странно белела у Пети в руке. В ночном саду, как в пустой трубе, гудел ветер. Пете показалось, он слышит, как за забором ворочается, точно гигантская ночная свинья, овраг. Там фосфоресцировали гнилые деревья, брошенный птенец неурочно пищал, навлекая на себя погибель. Пете на секунду стало не по себе от буйной ночной жизни, но он подумал: «Сад — это все-таки не овраг».
