— Разрешите этот дзот все-таки уничтожить, — сказал Щеглов.
— Как?
— Гранатами. Самое верное дело.
— Да, — поспешил поддержать товарища Травкин, — а то как-то нескладно получается. Подумают немцы, что у нас, якобы, слабость…
Командир разрешил. Ночью они оба отправились к дзоту. Пробирались ползком. И уничтожили немецкий пулемет вместе с прислугой.
Рассказывая мне об этом, Щеглов заметил:
— Еще одним пулеметом у немцев меньше.
Из траншеи мне показали осевшую груду камней — там был дзот, метрах в ста от нас. Больше немцы не решались выдвигаться так близко, в нейтральную полосу.
— Какая она нейтральная! — сказал один боец. — Наша она! Снайперы там наши, саперы наши все немецкие мины повытаскивали, разведчики так в ней и живут… Нет ее, нейтральной полосы!
У песни, которую я слышал зимой в окопах под Керчью, хороший конец:
«Отгремели дни тяжелые, прошли,
После боя нас на отдых отвели,
И тогда я фотографию твою
Из пробитой гимнастерки достаю».
Но долго еще тянулись зимние жестокие будни под Керчью, пока тяжелый труд бойца окупился радостью победы, которую принесла весна.
Короток зимний день. Ночь быстро сгущалась над проливом, над траншеями, над домиками и блиндажами, разбросанными по «крымскому пятачку».
Такая ночь — хоть глаза выколи, идешь рядом с человеком, разговариваешь и не видишь его.
Вновь развезло дороги. Да что там — дороги! Вся земля вязкая, липкая, на ногах — не сапоги, а пудовые гири, они утопают в грязи. Кружочки света от бледных лучиков карманных фонарей напрасно шарят по земле в поисках сухого места.
И вот в этой тьме возникает гул, к которому прислушиваются все, а в первую очередь зенитчики. «Везу, везу, везу», — гудят немецкие «Хейнкели». Бойцы прозвали их «горбылями» за изогнутые неуклюжие фюзеляжи.
«Хейнкели» бомбят, где придется. Каждую ночь слышится их надрывный гул, бомбы свистят пронзительно, тонко, а потом глухой взрыв потрясает землю, и огненные блики взлетают в ночную темноту.
«Хейнкели» иногда разбрасывали по всему полуострову «хлопушки». Это маленькие бомбочки, связанные в гирлянды. Они сбрасывались в футляре, который раскрывался в воздухе.
«Хлопушки» рвутся долго, назойливо, а некоторые из них, падая, врезываются в землю своими крылышками. Их трогать нельзя. «Гирлянды» немедленно взрываются.
Бойцы научились забрасывать на них крючки или петли на длинных шнурах, затем из укрытия дергали за шнур и хлопушки взрывались. Таким образом каждый день очищались дороги «крымского пятачка» от ненужных «украшений».
