Егор встретился глазами с кем-то из них, но тут же отвернулся. Иногда, едва уловимо, в нем проскальзывали черты этих парней. Он видел, что я замечаю сходство, и тяготился. Но у подростков с Набережной не было предчувствия будущей жизни.
Егор купил два билета на катер. На море был легкий шторм, но мы стояли на палубе, и я смотрела, как медленно удаляются Набережная и напряженные спины подростков на скамейке. Ни один не обернулся.
-- Я бы хотел быть с тобой, -- сказал Егор, -- но, наверное, не получится.
-- Что ты, -- ответила я, -- в юности надо быть одному.
-- А разве ты одна?
-- Я одна.
Мы вышли в Ласточкином Гнезде. Я думала, что Егор предложит мне искупаться, но он увел меня с пляжа, и мы поднялись в гору. Мы проходили мимо садов с раскрытыми калитками. У некоторых калиток стояли ведра со сливами, выставленные на продажу, или висело объявление: "Сдается комната".
Егор остановился перед домом с низкой блестящей крышей и высокими ступеньками, ведущими к двери. Он распахнул калитку так, будто бы привык это делать, и на ходу, пока мы шли через сад, сорвал яблоко и засунул в карман. Он стукнул в дверь и, не дожидаясь ответа, отворил ее. Мы вошли в дом. Егор провел меня по коридору, и мы свернули в одну из боковых комнат. Из-за спущенных штор в комнате было темно, поэтому она показалась мне пустой. На стене висела тусклая фотография девушки в темном кружевном платье, я не успела ее разглядеть, увидела только, что очень молодое лицо.
-- Ну, здравствуй, София! -- сказал Егор, вглядываясь в темноту.
-- Это ты, Гоги? -- ответил вздыхающий голос из глубины комнаты.
-- Это я.
-- Открой окно!
Егор подошел к окну и поднял шторы. Свежий дневной свет ворвался в комнату, и комната оказалась не столько большой, сколько глубокой. Она была заставлена старыми шкафами, этажерками, накрытыми пыльными, когда-то белыми салфетками, стульями со связанными спинками, как будто бы их только что привезли и забыли расставить. За шкафом виднелось зеркало и диван с круглыми валиками. На диване полулежала женщина в черном закрытом платье и черной шали на голове. Я не могла разглядеть ее лица, но догадалась: старуха.
-- Вот, прилегла отдохнуть, -- сказала она, оборачивая к нам лицо. -Только что с рынка. Простояла целое утро, зато продала всю черешню. В этом году ее очень много.
У нее были черные круги под глазами, тонкий высохший рот и вялый голос. Лицо старухи, я не ошиблась! И даже не заострившие
