— Так полагаешь? — остановил своё хождение князь. — Что-то и меня беспокоит...
Они понимали друг друга с полуслова. Оба крепко призадумались.
Пан Мнишек, наведываясь в Острог, непременно тщится завести разговор о делах в Москве. Он рвёт на себе волосы, упрекая короля Сигизмунда за то, что не воспользовался тот московским междуцарствием, когда скончался царь Фёдор Иванович. Да и после смерти короля Стефана Батория не лучше ли было бы иметь на польском престоле Фёдора Ивановича, как того желали многие польские сенаторы и прочие вельможи? При слабоумии русского монарха, дескать, можно было прибрать к рукам московские дела... А ещё Мнишек не прочь поверить, будто бы жив настоящий наследник московского престола — царевич Димитрий. Борису Годунову, дескать, которому хотелось извести со света царственного отрока, противостояли тоже не дураки. Бояре Романовы,
Черкасские, Шуйские, Голицыны... Неужели их легко и просто обвёл вокруг пальца худородный Борис? Не раз уже объявлялся человек, выдающий себя за уцелевшего царевича Димитрия. Да пока всё — обман...
Князь Константин первый нарушил молчание:
— Придётся давать имение Валигуре.
— Конечно! — с жаром поддержал князя кастелян. — Народ этого ждёт. А что скажет пан Мнишек... Не знаю, но предчувствую что-то необычное.
Они проговорили до завтрака, на который кастелян тоже был приглашён, что происходило не часто, поскольку старый князь любил завтракать в уединении, продолжая размышлять над литературными занятиями. О предстоящей встрече в городе надворной сотни они говорили и за трапезным столом.
Через неделю с высоты всё той же Мурованной вежи, из своей библиотеки, князь Константин увидел на вымощенной камнями дорожке стройную фигуру в коротком красном жупане с длинными вылетами, в чёрной смушковой шапке с красным верхом и в широких синих шароварах. Князь представил себе, как ликовали острожцы перед воротами крепости, встречая на днях казацкого героя, и ему стало просто завидно.
Князь успел ещё припомнить, что подобным молодцом он сам был полсотни лет тому назад. Успел посетовать, до чего быстро промелькнуло время. А в предпокоях уже раздался топот сапог.
Молодой сотник стоял как нарисованный опытным изографом. Сотник ждал вопросов, ждал разрешения говорить. А князь медлил. Он успел перехватить молодецкий взор, брошенный на ряды книг, — и старое лицо потеплело ещё заметней. Старик был очень похож сейчас на одну из своих парсун, висевших на стене. Там его изобразили в красной мантии, отороченной горностаевым мехом и украшенной массивной золотой цепью. На голове имел красивую баранью шапку — по казацким обычаям.
