Крах каганата | страница 42



Вскоре после трапезы караульные открыли загон и велели рабам построиться по трос. А затем новели на торговую площадь. Под босыми ногами Ирины разъезжалась глина (улочки крепости не мостились), кое-где из дверей домов на процессию пялились досужие семикаракорцы, женщины уводили детей с порога (да, такое зрелище — мокрых, оборванных, одичавших людей — не для нежной психики), а мальчишки-охальники норовили кинуть в проходящих бедняг комья грязи.

Купля-продажа длилась долго. Слуги Касана выводили пленных по одному (иногда — матерей с малыми ребятами вместе), печенег и его сыновья всячески расхваливали свой живой товар, а купцы-хазары тщательно смотрели на стать, силу и здоровье невольников. Хилых и больных выбраковывали сразу. У какой-то женщины вырвали из рук пятилетнего захворавшего сына (он от жара и лихорадки был без чувств), мальчика немедленно унесли, а её, обезумевшую от горя, всю в слезах, продали за сорок шэлэгов. Агузат — рослая, ядрёная — вызвала у всех восхищение, и купец Мар Яаков заплатил за рабыню сорок пять монет. Наконец для осмотра вывели Ирину. Вид покинутой супруги Иосифа, наголо побритой, измордованной, в полусгнивших лохмотьях, был ужасен. Мар Яаков — тот, который привёз из Константинополя рабби Когена и его семейство, — недовольно поморщился:

— Порченный экземпляр. Почему побита?

— Ошен плёхо вёл, — пояснил Касан. — Глюпый, нехороший.

— Как тебя зовут? — обратился купец к невольнице.

Та с трудом разлепила губы:

— С вашего позволения, Ирма.

— Иудейка? — удивился хазар.

— В бытность мою жены каган-бека — да.

Все кругом рассмеялись.

— О, да ты ещё и шутница! Нянчить детей умеешь?

— Родила четверых. Трёх моих сыновей каган-бек убил, а четвёртую, Сарру, я оставила на чужих людей.

— Господи, да она сумасшедшая, — покачал головой торговец. — Знай, несчастная: ты не прежняя супруга Иосифа, потому как она умерла накануне Песаха, и её предали земле в Беленджере. А царевну Сарру велено свезти в Семендер — чтоб была с отцом, — он ведь, как всегда, отбыл туда на лето.

— Слава богу! — осенила себя крестом дочка Негулая.

— Почему ты крестишься?

— Возвратилась в прежнюю свою веру — православие.

— Говоришь ли по-гречески?

— Безусловно, — И она прочитала отрывок из поэмы византийского поэта Георгия Писиды, жившего в VII веке:


Кто, глядя из сердечной глубины своей,
На этой жизни зрелище позорное
Не заглушит слезами смех свой зрительский?..
Вот он выходит в царском облачении,
Гордясь собою, счастья причастившийся,