- Гардеробщицей!
- А деньги?
- А зачем ты разбила мою машинку?
- Дорогая моя! - торжественно начала Алиса. Обычно она говорила просто и, только когда затевала скандал, начинала издалека. - Дорогая моя! повторила Алиса. - Ты стучала на ней целый день, у меня заболела голова, а Антонина сказала, что даже в саду слышно, как ты на машинке шлепаешь!
- Я стихи мои печатала, - уныло оправдывалась Инесса. - Я бы денег за них принесла, я бы их в "Вечерний гудок" пристроила!
- Вода! - крикнула Лиза, распахнув дверь ногой. И тут же споткнулась о порог, выронив бидон.
Алиса стояла мокрая с ног до головы.
- Ничего, ничего, - быстро успокоилась она. - Ребенок помогает, как может.
Алиса красила веки синим и пудрила нос, готовясь вести внучку в цирк.
Часов в шесть утра соседка Антонина Взвизжева, белесая и хро-мая, кричала в окна дома No 9, распахнув калитку в сад. Дом спал. На веревке между спиленными до половины деревьями сушились простыни. Пу-таясь в развешанном белье, Антонина разъярялась все сильней. Крушила кусты бузины.
- Так больше не может продолжаться! - кричала она в запотевшие окна.
Дом спал. Простыни раздувались на ветру, мягко шлепая лицо Антонины.
Если Лиза долго не засыпала, Инесса Донова пела:
- Антонина придет, нашу Лизу заберет...
Лиза затихала испуганно.
Инесса Донова смотрела, как рабочие на сцене "Красного факела" вешают декорации - голубое картонное небо с белым облачком и под ним море такой же светлой синевы к утреннему спектаклю "По щучьему веленью".
- Вносите, вешайте лазурь! - крикнула Инесса из зала.
- Она того? - спросил один из рабочих.
- Кто?
- Да гардеробщица наша.
- Она одна дура на весь район. Она стихи сочиняет. Извест
ный в городе человек!
- Я, Лизонька, давно в театре работаю. Не думай, что просто прибираюсь, как Антонина кричит по утрам. У нас и гардеробщицы все, и уборщицы, и осветители своих детей на спектакли детские по воскресеньям водят, мы тоже поедем, что мы, хуже других? - говорила Инесса, стоя утром перед зеркалом. С бабушкой в цирк и на демонстрацию, со мной - в театр... Семья как семья, мало ли что там про нас наговаривают.
Она красила свое сморщенное испитое лицо: веки синим, ресницы черным, черными полосками вдоль век удлиняла глаза, душилась духами "Пируэт".
- Хочешь подушу? - и она брызнула на Лизу из крученого флакона.
Перед входом в театр, в глубине нераспустившегося еще сквера, из груды камней торчал широкий каменный кулак с факелом.
