Используя мою историю болезни и получаемую информацию, руководитель неврологической клиники д-р Р. Х., и профессор инфекционной патологии Г. Е. Г., каталогизировали мое медицинское прошлое с британской тщательностью. Например, о моей потере памяти они написали: «Медленно осознала, что амнезия существенно усилилась за последние два года. Не может вспомнить лица и имена, телефонные номера и дни рождения. Результаты теста IQ были хорошими, но демонстрирует определенную слабость при попытках вспомнить то, что видела пять минут назад. Помнит только две из десяти картинок, которые мы показывали ей ранее. Несмотря на то, что работает в одной из крупнейших газет в Афинах, где является книжным критиком, она больше не уверена в своей работе. Шесть месяцев тому назад офис газеты перевели в другое здание, но она все еще не может запомнить новый адрес и номер телефона, по словам ее брата. Наряду с потерей памяти, жалуется на некоторую тревожность, симптомы агорафобии, плохое настроение, но без приступов паники. Избегает социальных контактов, но все еще продолжает брать уроки латинских танцев. При необходимости писать обзоры книг работает по четыре-пять часов, но потом для восстановления сил ей необходимы один – два дня. Дрожание рук и некоторое затруднение движений». И дополнили текущую картину. «Речь ясная, хорошо говорит по-английски, выглядит слегка напряженной, тяжело дышит при каждой паузе». Я помню, как сидела один или два часа перед английским доктором. Я не могла много говорить, но прилагала все свои усилия.
В моей истории болезни первые записи о поражении мозга были сделаны в 2002-м, а также сообщалось, что вплоть до 2004-го наблюдалось ухудшение. Что вызвало эту катастрофу? Врачи отмечали, что исследовалась возможность интоксикации из-за антиретровирусной терапии. По каким-то непонятным для меня причинам, таким как отсутствие опухоли в мозгу, которая бы давала такой результат, они допустили, что отравления не произошло и, так как не было обнаружено ни кисты, ни инфекции, они пришли к выводу, что, вероятно, имеет место классический случай повреждения мозга при ВИЧ.
Мне пришлось повторить все анализы, которые уже делали, по меньшей мере, раз 15, потому что новое оборудование было куда более современным. От слишком рискованной биопсии мозга решено было отказаться, вместо этого было рекомендовано новое лекарство «Стокрин», которое, как говорили, будет сдерживать продвижение вируса в мозг. «Мы не волшебники и не можем творить чудеса. Ваше состояние необратимо, постарайтесь окрепнуть к Рождеству, если сможете», – диагноз, который опять обрушили на меня. Был ноябрь 2004-го, и вот чудо, когда я прекратила принимать «Криксиван» и переключилась на «Стокрин», моя нервная система начала восстанавливаться. «Впервые с тех пор, как ты заболела, мы празднуем Рождество как нормальные люди», – радостно заметил мой брат за рождественским столом. А в феврале 2005-го я опять появилась в школе танцев.
