— И возопил Огонь, — произнес Отец Огневик. — И сказал он: «Не в силах противостоять Я брату Моему, ставшему Мне врагом». И ушел Он на верхнее небо, а Лед остался на нижнем. И стал Лед мучить людей, насылая на них голод и холод, болезни и страх. А Огонь взирал на страдания людские и скорбел, не в силах помочь человеку, ибо Лед не пускал Его на землю.
Перед Отцом, спиной к нему, на коленях стоял Огонек, державший на голове раскрытую Книгу. Духи мрака и холода, приспешники Льда, дышали ему в уши, ерошили спутанные волосы. Он моргал, смахивая с ресниц иней, глубоко дышал под тяжестью ноши. По сторонам от него стояли родители — Светозар и Ярка со светильниками в руках. Горячие капли жира падали на снег, обжигали руки. Книга — огромная, толстая, в железной обложке, завернутой в выдубленную кожу, прошитая белесыми жилами — топорщилась тяжелыми страницами, бугрилась чеканкой, рябила завитушками, испещрившими каждый лист с обеих сторон.
— Но Огонь всеведущ и благ, — продолжал Отец Огневик. — Уходя, Он дал людям завет, дабы помнили они о Создателе своем и не теряли надежды на спасение. «Берегите скрижали Мои, — велел Огонь. — Не сходите с пути Моего. Лелейте в сердце надежду на возвращение Мое». Так сказал Огонь, и возрадовались люди словам Его, ибо познали великую веру, горящую словно костер в ночи. И сказал Огонь: «Тот, кто верен будет Мне и не поддастся искусу Ледовому, кто останется праведен и крепок, тот сольется со Мною на небесах и приблизит час прихода Моего. А тот, кто нарушит заповеди Мои и погрязнет в грехе и пороке, отправится в темные чертоги Льда, брата Моего, и там рассеется без следа». Так сказал Огонь, и великий страх вошел в человека, и познал он тогда, что есть добро и что есть зло.
В благоговейном ужасе внимал Головня Отцу, трепеща перед той неведомой силой, что открыла ему тайный смысл начертанных в Книге знаков. Быть может, Огонь нашептывал старику эти речи, а быть может, сама душа его переносилась в прошлое и вещала оттуда. Мудрость Отцов сокровенна, лишь сын Отца и дочь Отца допущены в нее, прочим же остается преклоняться перед нею, не в силах постичь сокровенных тайн.
Большой-И-Старый горел. В сизом пожарище тонули почернелые копыта, вспыхивала шерсть, рассыпаясь красными снежинками, занимались рога, с черепа сползала шкура. Пламя разламывало части Большого-И-Старого, выложенные на железной решетке, и жадно подставляло ненасытный рот каплям мясной влаги.
