Цак остановился, только когда Иветта дернула его за ошейник. Вся голова у него была в земле. Пасть открыта, дышит тяжело. Отвратительные розовые губы.
Иветта лежала у бревен. Рука в дыре. Потом она вытянула руку наружу вместе с другой рукой. Слегка в крови.
Я бросилась туда, стала тянуть тоже…
Я слышу и понимаю, что все мы живы. Цак тяжело дышит. Каждый звук, как в целлофане, шелестит сквозь меня. Я смотрю вверх. Сквозь деревья. Они высотой в сто лет, далеко в вышине проглядывает синь неба. Там какое-то солнце…
Рудные горы.
Вторник. Нет, среда.
Здесь, в этом зеленом месте, мир заканчивается. Антония дрожит и хватает воздух ртом. Я обнимаю ее и чувствую, как через этого другого человека проходит огонь и землетрясение. Рот как распахнутые ворота.
Я слышу голос Иветты. «Ой, черт!» – повторяет она снова и снова и тянет Цака за шкирку. Чтотынаделал? Чтотынаделал?
Я посмотрела на штабель бревен. Эти деревья были спилены уже давно, два поколения лесников назад. Бревна серые и грязные. На старой древесине растут новые деревца. Впереди – куча земли, которую вырыл Цак. Внизу – яма, в которой оказалась Антония.
– Я хочу домой, – сказала она.
– К туннелю?
– Нет, домой.
Мы ее осмотрели, эту маленькую девочку-печеньку. Рука и лоб исцарапаны. Если посмотреть на это глазами Фрайгунды, будет понятно, что царапины от собачьих когтей. Она была совсем бледная, эта глупенькая, такая глупенькая девочка.
Мне хотелось закричать: «Зачем ты залезла в яму? Что ты себе думала?» Но я ничего не крикнула.
– Давайте сейчас же разожжем костер. – Иветта достала зажигалку.
– Это опасно, лес может загореться.
– Блин, она же у нас окоченеет. Тогда беги, приведи других. Ее нужно нести. Нужно в больницу. Она меня обвинит. И я попаду в колонию для малолетних. А Цака усыпят.
– Но он же вообще не виноват, – сказала Антония. – Он думал… – она икнула.
– Ей нужно попить. И в больницу. Нужно смыть кровь. Шарлотта!
– Да прекрати уже! – сказала я.
Мы медленно двинулись к ручью. Антония – между нами.
– Она вся горит, – сказала Иветта.
– Но мне холодно.
На берегу ручья она попила из моей ладошки. Мы вымыли ей руку и лоб. Вода была для нее слишком холодной.
Вдруг Цак зарычал.
– Нет! – тут же осадила его Иветта. – Стой здесь. Ты сегодня уже достаточно натворил!
Пес остался рядом с ней. Только несколько раз огляделся. Может, он и напортачил, но Антонию-то нашел.
Я встала и пошла посмотреть. Вскарабкалась по склону, всего в паре шагов от того места, где съехала в воду. Там лежало что-то черное. Совсем недавно там ничего не было. Может, получится укутать в это Антонию? Да, то, что нужно, – черная толстовка с капюшоном. Чистая, как будто ее только что здесь положили. Гансу она была бы явно мала. Значит, поблизости есть кто-то еще. И этот кто-то оставил здесь толстовку. Надо бы послать Цака отыскать того, кто это сделал, но кто знает, что он тогда устроит? Я взяла кофту, понюхала – пахнет хорошо.
