— Наш Невраев — аристократ духа! — усмехнулся Бардошин. — Он духовной пищей жив, а ты ему про хлеб!
Паша, Павел Ревмирович, с какой бы радостью сцепился сейчас с Бардошиным, выговорился бы… высказал, что о нем думает… Мысли неслись, беспокойные, будоражащие, вокруг Сергея; оттолкнувшись, кружились на месте, приводя Пашу в странное, нелепое замешательство, когда противишься признать до конца, да и не имеешь к тому достаточных оснований, отрицаешь и не можешь избавиться от стыдливого какого-то, подленького ощущения… «Смехотерапия — вот что нужно. Расшевелить, рассмешить, чтобы не переживал так уж, не куксился. Подумаешь, принцесса! Ну, ножками дрыгает завлекательно, ну, очаровашка… А Сергей, бедолага, глядеть тоска. Да в тысячу раз лучше найдем, была б охота. Знаю, знаю, и понимаю, и скорблю, и восхищаюсь, и все такое прочее. И очень бы хотел что-нибудь сделать, помочь, но что сделать? Как помочь? Воронов… на стенку пялится. Жорку-поганца мог запросто отмести, предлог хлеще некуда: умотал чуть не перед самым восхождением. Ан нет, в математике док, и в альпинизме в первые ряды пробиться ему надо. (Без Жорки на стеночку облизнуться бы пришлось.) И все-таки, неужели ничего не замечает? Не хочет замечать? Или верит лишь тому, что можно взвесить и просчитать? Сам сгорел однажды, теперь боится и думать, не то что действия какие предпринимать. Уперся в эту самую терра инкогнита… Почище стеночки будет. Сказать, кто есть кто, нельзя, мы на восхождении, но как, как быть?.. Ждать, чтобы само разрешилось?..»
Распирало Павла Ревмировича желание вывести на чистую воду «поганца», язык чесался. Все сильнее ненавидел он Жорку и все с большим трудом подавлял жегшее его, требовавшее выхода чувство. Нервничал, перехлестывал явно со своими шутками-прибаутками и все равно чуть ли не непрерывно тараторил — всякую паузу заполнял его насмешливый звонкий голос.
— Слушайте, слушайте! Меншиков отписывал из Англии царю Петру: «Аглицкие девки, ледями прозываемые…» Дальше и вовсе непристойности.
Разъярясь, что Жорка ноль внимания, напрямую к нему:
— Смотрю я, основательно тебе физиономию разукрасили. Пара швов, зубы на проволочной скрепке… А ты-то хоть сумел постоять за себя? Сквитался с нахалами? Небось из-за женщины, признайся, а? — В данном случае любопытство его отнюдь не от праздного ума. Замысловатые сюжеты сплетаются в буйном его воображении из пустяковых на первый взгляд, как бы ничего не значащих фактов и фактиков. Другой вопрос, насколько близки к действительности его домыслы. И совсем уже далекий и маловразумительный: нужно ли вообще лихое это знание?
