Был отработан первый вариант рукописи, достаточно близкий по внешнему рисунку к тому, что известно о случившемся. Но внутренний нравственный кризис и его одоление — не это ли все-таки главное? У литературы есть определенные преимущества перед любым, пусть самым доскональным расследованием: возможность проникнуть в характеры, обрисовать, понять и изобразить внутренние, причинные связи. Факты — штука упрямая, давно известно, так не лучше ли, не поучительнее ли увидеть их не старательно выстроенными по ранжиру, но в сложной и противоречивой действительности, истоки которой многое в состоянии прояснить, более того — подсказать.
И снова «вечные» вопросы: что значит совесть, где начинается предательство и откуда все-таки доброта? Или тут другое, куда более сложное, так что незачем, упрощая, рядить в белые одежды милосердия? И это-то другое и заставляет перешагнуть через собственную беду, и ненависть, и боль?
Да, в который раз с согревающим душу удовлетворением приходится признать, да, честь, благородство, самопожертвование живы; с новой властной силой раскрываются они в хитроумных и не всегда явных столкновениях, которыми изобилует жизнь, хотя и не обязательно побеждают. Но след их, куда бы потом ни повлекли события, глубок и благотворен.
Впрочем, не довольно ли предвосхищать дальнейшее?
Ущелье темно и молчаливо. Поток, укрытый туманом, успокоенный ночью, глухо ворчит, пробираясь между камней. На высоком обрывистом берегу сереют палатки да два-три домика угадываются среди деревьев. Дальше все тонет в лесной кромешной тьме. Людей не видно, люди спят.
Неширокий просвет неба сплошь усыпан звездами. Тихо сияют они над землей, далекие, безразлично покойные. Горы подняли в фиолетовую бездну свои остроконечные вершины. Туманно светящийся шар луны с четко вырезанным слева золотым серпиком коснулся одной из вершин и медленно скрывается за нею. Звезды, кажется, наклоняются ниже, шепчут о чем-то… Окованные холодом вершины мерцают в ответ зеленоватым призрачным светом.
Дежурный распахнул палатку. Луч карманного фонарика скользнул по раздутым от поклажи рюкзакам, спинкам кроватей, мотку оранжевой альпинистской веревки на табурете, заиграл на лезвиях ледорубов. Дежурный включил лампочку на коньке палатки.
— Как погода? — Сергей Невраев разлепил склеенные сном веки, подержал открытыми, не давая себе уснуть снова. Начал одеваться.
— Вставай, вставай, нечего разлеживаться! — Дежурный воевал с Пашей Кокарекиным.
