Итак, Воронов с его сильным логическим мышлением при всем желании не в состоянии был понять свою двоюродную сестрицу и еще, увы, что чужой опыт, в данном случае — его, горький, который до сих пор держит его в своем плену, ни о чем ей не говорит.
Перегнувшись назад, отведя тело от скалы, Сергей осматривается: «Метров десять до угла. Кстати, вон трещина подходящая».
Жора охраняет. Хорошо, когда товарищ виден; куда сложнее, если скрылся за скалой.
— В порядке. Иди.
Жора поднимается. Путь проложен, к тому же верхнее охранение, и все-таки Жора… что-то с ним неладно. Мешкает, а то, наоборот, будто под ним не крутизна и обрывы, не желает рукой придержаться. Сергей понемногу вытягивает веревку, молчит. В строгом спорте выбиться из режима, из тренировок равносильно тому, что оказываешься обузой. Еще хорошо, если только обузой. Неприязненное чувство подкрадывается. Долой это чувство. Но оно возникает снова. Из ничего. Как ощущение дурного сна, который не сохранился в памяти и все же смущает и тревожит.
«Ревнуешь? — звучит в ушах ее смех. — Ты к каждому готов приревновать, кто аплодирует, когда я на сцене. У тебя комплекс».
— Как там?
— В порядке, — после паузы отвечает Жора.
Подруги: одна замужем за популярным киношным актером (фестиваль в Каннах! громкий успех в Ташкенте); муж другой — беспардонный, самоуверенный грубиян, но профессор; Воронов опять же… А он, Сергей?.. Из института академического ушел, занялся чем-то, с ее точки зрения, нестоящим, несерьезным и уж тем более непрестижным. Что ж, согласен, согласен. Говорено-переговорено. И что поддался эгоизму, согласен. Положа руку на сердце, все правда. И тем не менее он убежден, что делает нужное дело. Должен же кто-то наплевать на так называемую научную карьеру и сделаться сторожем. Сторожить природу, охранять ее, вразумлять и словом, и доказательствами тех, кто не хочет видеть дальше своего носа. А нет, так бить по рукам. Он и выискался. И испытывает подлинное удовлетворение, если, пусть не сразу, в прожекте хотя бы, но какое-то махонькое чудо природы удается отстоять.
Скалы сменяет жесткий, крупнозернистый, переходящий в фирн снег. Склон в ямах, буграх. Будто кто-то гигантским плугом спьяну разворочал его, а солнце и мороз заледенили. Склон исполосован, исхлестан тенями, искры вспыхивают тут и там.
Ледоруб на изготовке. Где надо, опираешься на него. А то втыкаешь перед собой и, держась обеими руками, переставляешь ноги. Ярчайший блеск, сине светятся тени, пот заливает глаза, сохнут губы.
