Механик уставился на меня слегка остекленевшими после третьей дозы глазами, проговорил:
- На черта... Раскрутил вот на болтовню. Сидишь тут, трезвый... А я тормоза отпустил нынче. Языком треплю почём зря, а ты... Ты меня, паря, нынче меньше слушай. Налить тебе, что ли?
- Черт с тобой, налей.
Пить мне по-прежнему не хотелось. Но Тарас смотрел, и я сделал глоток, обжигая потрескавшиеся губы. Особое, звонкое ощущение, возникшее после посадки и словно отделившее меня от всего окружающего, потихоньку уходило; мир приобретал очертания реальности, вещественности, будто проявлялись бывшие прежде тусклыми краски. Прав был механик, чертяка - я действительно только теперь почувствовал себя живым.
- Ты крепкий, - мой собеседник покрутил ус, сам себе кивнул утвердительно. - По тебе сразу не скажешь, но ты крепкий. Я вижу. Большинство там, - он неопределённо махнул рукой в сторону посадочных площадок, - решили сегодня, что это случайность, крупное везение, что ты от "Ос" ушёл. А я говорю - нет, не случайность. Тут даже не в мастерстве дело. Просто ты крепкий. Держишь удар. Есть такое - крепкий на удар, понимаешь? И я в тебя верю. Ты... Тебе сколько сроку-то намерили?
- Все мои, Тарас.
- Не, ну серьёзно.
- Пять лет.
- Ох ты. Что ж ты такого натворил, паря, в твои-то годы?
Опять двадцать пять. Я поморщился.
- Не будем об этом, Тарас, ладно? Какая разница теперь.
- Ладно.
Механик замолчал, не договорив то, что собирался, почесал в затылке, сбитый с мысли, а может, выбитый из колеи.
- И то сказать, - пробормотал он неуверенно. - За такое время война-то эта кончится. Не может она долго тянуться, не должна.
"Эта кончится - другая начнётся", - подумал я, вспомнив Никифорова.
А вслух спросил, закрывая неприятную тему:
- А ты сюда какими судьбами?
- Я по контракту. Хотел деньжат срубить хороших. Да только... - Тарас махнул рукой. - Знать бы заранее, как эти деньги достаются...
- Про прозвище расскажи.
- Не надо бы тебе этого, паря.
- Я не суеверный. Расскажи сам, мне ведь наверняка в казарме ещё отбрёхиваться.
- Тут ты прав... Лучше я, чем...
Механик замялся, снова отвёл взгляд, словно втайне и сам не был уверен, что не несут злой порчи эти черные, как уголь, глаза.
- Летуны мои, - сказал тихо, - все как один... С первой ракеты не возвращались... Только ты вот вернулся. Первый.
И тут же вскинулся, заговорил горячо:
- Про сглаз не верь, неправда это. Я уж не мальчик, жизнь немалую прожил, и ничего такого... нигде... Никогда. И мыслей дурных не держал, а значит, и сглаза быть не могло, так ведь? Да я... Какие тут мысли... Я бы за них, за каждого... Я бы сам за них пошёл, если б мог, если б умел, веришь? Веришь? Нет, ты скажи. Ты мне веришь?
