Восемнадцать, семнадцать, шестнадцать.
Все, сказала.
Шестнадцать. Я сказала, я только что это сказала! Ой, я бросила считать, надо начать сначала, я же сказала «не забудь», только я сказала «еду ей нужно давать каждый день, смотри не забудь», как я могла не сказать про воду? Ой, забыла, что нельзя дышать, тридцать, двадцать девять, двадцать восемь, а дождь, он все лил, и лил, и лил. Я ехала домой и ревела, сидела в такси и ревела, она отправила меня на такси, потому что у меня не получалось, ну никак не получалось перестать плакать, а терпеть меня такую у нее не было сил, она вывела меня на улицу, под дождь, повесила сумку мне на плечо, лямка больно впивалась, я сразу промокла, а она вышла на край тротуара ловить машину, прямо в домашних тапочках. Подъехало такси, погасило табличку на крыше.
Шофер ничего не говорил. Только поглядывал на меня в зеркало, я скорчилась, голову опустила к коленкам, смотрела на нитки в ткани и на свои слезы, они капали и оставляли звездочки, а мы ехали, я уперлась в коленки лбом, мы ехали и ехали, потом остановились и шофер сказал: «Ну вот ты и на месте».
Я выпрямилась, но штаны на коленках уже промокли насквозь. Я увидела тротуар, и куст, и несколько белых домиков, в голове гудело, я не сразу сообразила, что знаю эти домики и что это мой тротуар.
Шофер вышел и открыл мне дверцу. Когда я поставила ноги на землю, папа уже бежал ко мне, но, пока он мчался через палисадник, ноги у меня подкосились, сил стоять больше не было, я сидела на асфальте с закрытыми глазами, упиралась лбом в забор и шептала, что Фру Берг умерла.
Фру Берг умерла, Фру Берг умерла.
Вот что я шептала.
И тогда дождь перестал.
Папа заплатил шоферу, я привалилась к изгороди, потом на ступеньку вышла Лина, я услышала, как отъехало такси, Лина села на корточки, обняла меня и потянула назад.
— Не надо так делать, — сказала, — у тебя весь лоб будет в клеточку.
А как же мне теперь?
Как я теперь войду к себе в комнату? И мой рисунок висит сверху над доской, чтобы всем было видно. Как я теперь пойду в школу?
Потом они отвели меня в дом и уложили на диван. Папа стал задавать вопросы, а я только мотала головой и прижимала к горлу голубую подушку, он спрашивал и спрашивал, а я, захлебываясь и всхлипывая, говорила что-то про поилку, и миску, и конкурс рисунка, у меня никак не получалось рассказывать по порядку, и папа сказал:
— Эмили, ты можешь объяснить, что случилось?
А у меня в голове все перепуталось, я даже думать толком не могла, но в конце концов Лина догадалась. В конце концов Лина поняла, в чем дело.
