Не понимаю, зачем.
Ну, со мной она все равно бы не пошла, если я зову ее к маме, она говорит — а чего я к ней поеду? — а я говорю, — а чего бы не поехать? — там скучно, — говорит Лина, но это неправда. Мне вот ни капельки не скучно, даже весело бывает, как в тот раз, когда мы играли в «ералаш» на заднем дворе и пришли все соседи, и я выиграла кучу денег, я Лине говорила, но она только кивает и качает головой. А в другой раз мы приводили в порядок мою комнату, она у меня там большая, про это я тоже говорила Лине, и про те выходные, когда у меня была Фру Берг, я тогда лежала в кровати и слушала, как она бегает в колесе, а в воздухе пахло опилками, мехом и разными зернышками. Фру Берг бегала и бегала, всю ночь напролет, и колесо жужжало, вирр-вирр-вирр, а когда она пила, начинала щелкать поилка, которая похожа на соску и висит на решетке. Я все время просыпалась, но это ничего. Все было такое новое.
А на следующий день была суббота, и пошел дождь. Я села в кровати. Штор у меня там нет, я смотрела на серое небо, на улицу, на людей, которые выгуливают собак или идут с пакетами через перекресток. Защелкала поилка. И всё было новое и чудесное. В тот день я учила Фру Берг бегать через втулки от туалетной бумаги, и совсем забыла, где я и кто я, забыла, что я Эмили, хомячок — это ведь не кошка, с ним все немножко иначе. Когда она бегала у меня по руке, руку как будто иголочками кололи. И она была такая маленькая, я брала ее в руку и все время боялась раздавить, сожмешь покрепче или книгой толстой хлопнешь — и все. Дождь лил и лил, окно было совсем мокрое. В комнате красиво горела золотым светом лампа. И я стала другой девочкой.
А Фру Берг пробежала через втулку.
Это был самый лучший день.
Ну почему все всегда так заканчивается? Самое лучшее — а сразу за ним самое худшее, и так без конца. Потому что потом появился этот ужасный запах.
Так вот, самое худшее.
В следующие выходные я пришла, поставила сумку и побежала в комнату.
Тридцать, двадцать девять, двадцать восемь.
Выброси эти глупые мысли из головы.
Наступила осень, и я пришла, поставила сумку. Надо просто забыть, забыть, но я не могу забыть, двадцать шесть, двадцать пять, двадцать четыре, я вошла в комнату, а там этот ужасный запах. Такой приторный. И я крикнула: «Привет, Фру Берг!»
Только я все уже поняла. Хомячки так не пахнут. Фру Берг лежала на опилках, я ее взяла, она была вся мягкая, и плоская, как тряпочка, она умерла давно, я думаю, потому что глаза у нее совсем высохли.
