Иногда мама принимается чистить собачьи клыки от зубного камня: я держу челюсти, а она орудует выгнутой металлической палочкой, плоской на конце, чуть не касаясь мокрого псиного языка кончиком носа. Это списанный зубоврачебный инструмент из университетской больницы в Умео. Мама работала там санитаркой, когда еще только приехала в эти края. Она и когти собачьи стричь научилась, ведь если взялась смотреть за собакой, то смотри как следует. Случается, что мама между делом гладит собаку по голове и по спине или чешет ей грудь, и тогда лицо ее как-то вздрагивает, как будто вот-вот заплачет, только красиво. А иногда она закусывает губу.
Собаки смотрят на меня через сетку, навострив уши, будто на что-то надеясь. Впереди меж клыков у них, как у детей, хотя издалека такое не заметно, а только когда сидишь рядом, сжав одной рукой нижнюю челюсть, а другой — повыше носа и задрав губу, чтобы пасть было как следует видно — вот тогда и зубы, мелкие, как молочные, на виду.
Они почти всегда так и стоят, глазея через сетку, как малыши в детском саду.
На перилах крыльца висит чистая одежда, которую мама приготовила заранее, но одеваться она не спешит, а садится сперва рядом со мной, отдышаться. Трусы намокли от пота — пониже спины темнеет полукруглое, как молодой месяц, пятно.
— Вот вернемся вечером — а тут красота, — говорит мама.
— Это да, — киваю я.
Белые полоски на животе, похожие на пролитое молоко, остались от беременности. Руки напоминают белое тесто бедер и также колышутся от тяжелого дыхания. К старым машинам, брошенным на поросшем травой склоне, где мы решили закопать птичью тушку, мама идет как была, без одежды. Одна из ржавых колымаг была первой отцовской машиной, а вторую он купил на запчасти.
Вскоре мама скидывает и последнее, велев мне держать зеленый шланг, змеящийся по плешивой лужайке за сиренью. Мои руки, лоснящиеся от птичьего жира, едва не сводит от холодной воды, но мама набирает полные пригоршни и, нагнувшись вперед, смывает пот из-под обвисших грудей, а потом шею, уже помеченную морщинами, хотя маме нет еще и сорока. Струйки воды стекают по грузным ногам, она быстро моет темные волосы под мышками, а потом раздвигает ноги и, взяв у меня шланг, ополаскивает и там — примерно как споласкивают рыбу, сперва разрезав и выпотрошив. В последнюю очередь мама направляет струю себе в лицо и мотает головой. Дело сделано! От ледяной воды мама вся покрылась пупырышками, как заношенный носок, но кто бы не покрылся? Она улыбается — теперь заживем! Мы как лыжники на вершине горы, готовые к спуску.
