Французская военная миссия в России в годы Первой мировой войны | страница 15

Поскольку общественное мнение в России в годы Первой мировой войны характеризовалось чередованием эйфории и кризисов доверия между союзниками[67], представляется вероятным, что проявления кризисных состояний провоцировали две главные причины: слом стратегической схемы войны и нестабильное состояние Российской Империи, остро нуждавшейся в помощи союзников — неудачи на фронте требовали объяснения, и, как следствие, поиска «козлов отпущения», одним из которых можно было представить Францию. В связи с этим, сотрудника управления генерал-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем, полковника Скалона, например, подозревали в намеренно тенденциозной оценке сведений о дислокации немецких боевых соединений: «ему недоставало критического духа, чтобы определить реальную ценность сведений», вследствие чего, большая часть немецких соединений «оказывалась» на русском фронте вместо французского — это создавало впечатление бездеятельности Третьей республики на фронтах Первой мировой в глазах общественного мнения[68]. Французы противопоставляли этому деятельность своего пропагандистского бюро, Пьер Паскаль вспоминал: «Сочинял статью о французском фронте. Чтобы обойти трудности, полковник велел мне описывать немецкий фронт по данным 2 Бюро. Речь шла о том, чтобы показать французские усилия, внушая, что немцы держат у нас больше дивизий, чем в России»[69].

Самым серьёзным образом Ланглуа волновала «русская ксенофобия», проявляющаяся в антисемитизме, ненависти к местным немцам и людям, носящим немецкие фамилии, и шире — ко всему иностранному[70]. В апреле 1915 года француз констатировал: «Крайняя серьёзность движения, о котором идёт речь, состоит в том факте, что многие персоны в императорском окружении носят немецкие фамилии <…> если произойдут ксенофобские волнения, то агентам врага будет нетрудно обернуть их против императорского окружения. <…> По причинам силы этого гнева против русских немцев, можно опасаться взрывов народного буйства, которые на сей раз коснутся не только заводов или торговых домов, принадлежащих иностранцам, но пойдут дальше и могут стать настоящей революцией»[71]. В этой свирепости Ланглуа усматривал зачатки того, что называют «общественным мнением», хотя ещё несколько месяцев назад уверял руководство, что в России его не существует.

Что касается вопроса о боеспособности русской армии, в первую голову волновавшего французское верховное командование, мнение информаторов Третьей республики не было однородным в полной мере. Как мы знаем, в виду ограниченных возможностей связи, военный атташе де Лагиш не имел возможности докладывать о состоянии Российский Империи со всей дотошностью так часто, как это хотелось бы Парижу. В одном из пространных рапортов 13 (25) октября 1914 года, де Лагиш описывал обстановку в России. Он писал военному министру, что