. Если обратиться к диссертационному исследованию Жана Дельма, он связывает зачатки конфликта между посольским аппаратом и французской военной Миссией с назначением Анри Нисселя на пост главы Миссии и сменой места дислокации руководящих органов Миссии: из Ставки в Петроград. По итогам этого решения, принятого высшим военным руководством, посол Нуланс выразил протест, опасаясь, что в Петрограде военная Миссия станет оспаривать его авторитет, вмешиваясь в решение политических вопросов и активно контактируя с политическими кругами России
[559].
Позиция Лаверня по вопросу интервенции и отношения к Советской власти изначально не была категоричной: он признавал, что у большевиков есть политические и партийные причины не желать вторжения союзников. На протяжении мая — июня 1918 г. генерал Лавернь, ссылаясь на слова В.И. Ленина, характеризовал политику большевиков как «лавирование между двумя равно опасными коалициями». Он справедливо полагал, что «большевистское правительство боится интервенции, которая, во-первых, приведёт в Россию войну, избавлением от которой оно гордится, и, главное, заставит выбирать между двумя сторонами, исключив возможность лавирования»[560]. Специфика его отношения к российской действительности заключается в том, что в отличие от многих своих коллег, несмотря на недоверие к Советской власти, он не видел и приемлемых альтернатив, способных в текущий момент как заменить её, так и противостоять ей. Но если генерал Лавернь замечал, что в России не сложилось силы, способной оппонировать большевикам, генерал Ниссель после заключения Брестского мира демонстрировал непримиримость по отношению к Советскому правительству и считал интервенцию единственно верным решением: «…сами по себе отрицающие идею Отечества, имя которого они не желают произносить, измучив население своими насилиями и беспорядком и основывая свою программу на отказе сражаться, они [большевики] неспособны сплотить защитников против кого бы то ни было, пытающегося принести порядок в Россию»[561]. Более того, он полагал, что союзная интервенция в Сибири встретит горячую поддержку местного населения, «а если союзники позаботятся заявить о своем намерении уважать целостность русской территории, то он [русский народ] будет рассматривать их не как враждебных завоевателей, а как реставраторов порядка»[562], тем более что «Сибирь не является и не может быть большевистской, потому как за правило там почитается частная собственность. Единственными большевистскими островками являются Иркутск и Владивосток по причине их рабочего населения»
