– Падаль почуяли?
– Не-ет – «падаль»! – ну, вот я по моему малокровию и смертельной зябкости, ведь я же – за самые нерушимые китайские стены: никогда не выйти из комнаты, сидеть в углу у своего стола и чтоб – —
– Чай пить?
– Да, хотя бы и чай пить – – и чтобы было все
так, как есть, плохо ли, хорошо ли, только б неизменно и нерушимо! А по душевной моей недотрогости: ведь мне больно от кошачьего писка, не только там от человеческих – так почему же мне-то вдруг становится необыкновенно весело, когда там за окном, я чую, надвигается в мире гроза?
– —?!
– – в мире такая теснота везде колючая – —
или это? вот то, что я понимаю, и всё мы понимаем, пережившие в России страду! и в этом наша какая-то вера в бурю: вот надвигается в мире, идет и придет, наконец, подымет и развеет – развущит! Есть непробиваемая человеческая упрь! И все-таки, не-ет! и на тебя придет сила! – и станет тогда на земле легко —
– —?!
– – знаю! – если бы революции «освобождали» человека, какой бы это был счастливый человек! – знаю, никакие революции не перевернут, ну скажу так: «судьбы,которую конем не объедешь!». И все-таки – или это от тесноты невозможной, в которой живем мы? – когда подымается буря – —
конец
Живо встает старая память – ночные успенские крестные хода.
Ночь – долгая служба в Успенском: темучая темь и из тьмы костер – тоненькие свечи перед образом Владимирской Божьей Матери, да в темных углах у мощей – у Ионы митрополита («пальцем погрозил на французов», так и лежит – палец согнутый!) и у Филиппа митрополита (которого задушил Малюта Скуратов!), темные вереницы через собор к мощам, старинный «столповой» распев – в унисон ревут басы, да звенящий переклик канонархов, а
под конец густой кадильный дым к голубеющим утренним сводам – тропарь Преображенью —
так при царе Иване, так при Годунове, так при Алексее Михайловиче; столповой распев – костер из тьмы – голубеющий рассвет – тропарь Преображенью —
– – —
За Москва-рекой заря – по заре, разгораясь, звон из-под Симонова. Белая – заалела соборная церковь Благовещения.
Веки у меня тяжелые – вся вторая неделя Госпожинок крестный ход, ночь не спишь; глаза вспугнуты – августовский утренник, колотит дрожь; трепетно смотрю, как в первый раз: закричит серебряный ясак от Успенского, мохнатые черные лапы ухватятся за колокол – лапищей на доску плюх – – и живой стеной под перезвон поплывут хоругви – тускло золото, сыро серебро, мутен жемчуг —
«Апостолы идут навещать Богородицу!»
