Избранное | страница 75
«рили, что людей единственно можно убеждать,
«отказавшись от всякого принуждения, поэтому
«никто никого не стал слушаться. И каждый
стал
«делать, что хотел. Ты знаешь, что у нас, в обе-
«зьяньем царстве, свободно-выраженная анар-
«хия, но она подчинена строгим правилам и вы-
«работанным формам, которым каждый
подчиня-
«ется совершенно свободно. Например, хотя бы
«при переправе через реку – все берут один
«другого за хвост и таким образом переплывают
«цепью. Каждый понимает, что иначе перепра-
«виться нельзя, либо он утонет. Слабые же дети
«переходят по живому мосту сплетенных
обезьян.
«Представь себе у людей – этих напыщенных
«дураков! – совсем иначе: они стали не
облегчать
«себе жизнь, а затруднять, причиняя всевозмож-
«ные насилия во имя свободы и заставляя
каждого
«заниматься несвойственным ему делом. Особен-
«но нам, интеллигентным обезьянам, было
смеш-
«но, когда писатели скалывали лед на улицах и
«разгружали барки с дровами. Нет, я никогда не
«унижусь до того, чтобы когда-нибудь захотеть
«стать человеком, как об этом мечтала моя ба-
«бушка, находившаяся в крепостном состоянии у
«бывшего барона фон-Пфиферганга в городе
«Штумбенбурге. Мы видим противоположное
«явление: наиболее почтенные из людей
с удоволь-
«ствием отказываются от своего человеческого
«достоинства и, переходя в наши ряды,
становятся
«подданными великого Асыки. Нужно сказать
«правду, превратиться из человека в обезьяну не
«так трудно, хотя и нелегко отказаться от пред-
«рассудков, связанных со чванной человеческой
«породой. Преимущества же обезьян, если взгля-
«нуть трезво, безусловно выше
человеческих – —
«Обезьянье свидетельство заменяет визы во все
«государства и дает бесконтрольный пропуск в
«леса, в поля, в болота и прочие трущобы всего
«земного шара.
«Дано сие свидетельство кавал. обеззн. (имя рек)
«в том, что он поименованный кавал. обеззн.
«имеет неограниченные права переходить, пере-
«езжать и перелетать все границы и через любые
«заставы, поставленные «свободолюбивыми» че-
«ловеческими ячейками, и не связан никакими
«обязательствами и клятвами и никому ничего
«не должен – волен делать, что хочет, и думать,
«как взбредет в голову, храня хвост».
АСЫКА
Нас стянули со всех концов света: из Австралии, Африки и Южной Америки, и я, предводитель обезьян, опоясанный тканым, гагажьего пуха поясом, ломал себе голову и рвал на себе волосы, не зная: как вырваться из цепей, которыми мы были скованы по рукам и ногам, и улепетнуть на родину! Но было уж поздно: прогнав по целине через поля, нас выстроили, как красноармейцев, на Марсовом поле, и герольды в золоте со страусовыми перьями на шляпах, разъезжая по рядам, читали нам приговор. Нас, обезьян, обвиняли в непроходимом распутстве, злости, бездельничанье, пьянстве и упорно-злонамеренной вороватости, и, признавая необыкновенно блестящие природные способности к развитию и усовершенствованию, приговаривали: применить к нам секретные средства профессора Болонского университета рыцаря Альтенара, потомка викингов Гренландии, Исландии и Северного Ледовитого океана. Со слепой материнскою любовью и негодованием следил я, как, по совершении всех шутовских церемоний, началась расправа. Эти «гуманнейшие умники» потехи ради прокалывали нас сапожным шилом и потом били железными молотками; а другим намазывали шерсть мягким и горячим варом, и, закатав в массе вара веревку и прикрепив ее к телу, продергивали в хомут свободной и сильной лошади и волокли по земле под гик и гам, покуда не издыхала жертва; третьим тщательно закалывали губы медными английскими булавками. И много еще было сделано, как обуздание – потехи ради. Когда же Марсово поле насытилось визгом и стоном, а земля взбухла от пролитой обезьяньей крови, а народ надорвал себе животики от хохота, прискакал на медном коне, как ветер, всадник, весь закованный в зеленую медь: высоко взвившийся аркан стянул мне горло – и я упал на колени. И в замеревшей тишине, дерзко глядя на страшного всадника, перед лицом ненужной, ненавистной, непрошеной смерти, я, предводитель обезьян Австралии, Африки и Южной Америки, прокричал гордому всаднику и ненавистной мне смерти трижды петухом.