Потом поезд шел через степь, казалось, простиравшуюся без конца и без края. Вдали ершились обсаженные пирамидальными тополями небольшие хуторки. В пассажирском вагоне к Аркадию Павловичу, как к единственному тут мужчине, относились со столь заботливым вниманием, что ему сделалось не по себе и он снова перебрался на паровоз.
Чем дальше продвигался к северо-востоку эшелон, тем упрямее напоминала о себе война. Проезжали мимо черных проплешин сгоревшей на корню пшеницы. От земли тянуло запахом пригорелого хлеба. Невдалеке, справа и слева, темнели воронки от фугасок. Около линейных постов железнодорожники рыли спасительные щели. Приближаясь к городу, увидели спрошенные под откос, искореженные огнем остовы трех пассажирских вагонов. Что-то сталось с теми, кто был в них?!
Отведенный на возможно дальний путь состав на этот раз замер в стороне от станционных служб. Главный кондуктор передал по вагонам, чтобы на случай воздушной тревоги выходили и рассыпались в степи. Она сразу за стальными путями тянулась до горизонта, где синела полоска леса. Построив по два в колонну, пионеров увели кормить в город. В вагоне, где они ехали, остались лишь дневальные.
Хотя на путях шла активная маневровка, состав, где были пульманы, простоял без движения до позднего вечера. Не были отцеплены и вагоны со взрывчаткой.
В пассажирских уже легли спать, когда к эшелону, задним ходом, подкатил паровоз и, попыхивая, стал ждать «добро» на дорогу. Но шло время, сделалось совсем темно, и разрешения на дальнейший путь не поступало. Звездная ночь окутала степь. С места, где стоял поезд, было видно, как подрагивала синими огоньками стрелок незасыпавшая станция. Издали доносилось лязганье буферов, трели сцепщиков, отклики паровозов и громыханье первого их рывка с места. Сидя на нижней ступеньке вагона, Аркадий Павлович думал о доме. В театре сейчас, наверное, уже заканчивался спектакль. Что они, вернувшиеся из отпуска, сейчас там играли? Ведь все для сцены было тут, с ним. Подняв взгляд к небу, он смотрел на светящийся ковш Большой Медведицы. Ярко сияла Полярная звезда. По ней можно было определить, в каком направлении находится Ленинград и питерский пятиэтажный дом с квартирой, где сейчас, конечно же, не спала, думая о нем, милая его Лидуша.
Тишину смял донесшийся сюда все усиливавшийся гул, стало слышно завывание моторов бомбардировщиков. Мелькнула мысль: «Может быть, наши?» Но нет. Засветились и закачались, тая в бездонном небе, синие лучи прожекторов. Они то скрещивались гигантскими римскими десятками, то расходились, образуя римские пятерки. Запоздало завыла сирена тревоги, забабахали, завыли, разрывая тьму, зенитные орудия. В вагонах проснулись, заметались. Заплакали маленькие дети. Где-то на путях фейерверком взлетела огневая вспышка. Потом, в стороне, справа и слева вторая, третья, четвертая… Звуки разрывов достигали стен вагонов и вторились обратным эхом. Вдали взметнулось пламя. Над пламенем, отражая свет прожекторов, заголубели клубы дыма. Истерически стонала сирена. Гроханье взрывов смешивалось с сухой пальбой зениток, ударами чего-то рвущегося на земле, воем самолетов в воздухе и уже общим испуганным криком в вагонах. В ночи, раздвигая ее, в разных местах запылали костры. Налет продолжался несколько минут, и нужно было ждать — бомбардировщики прилетят еще. Огонь на путях помогал немецким летчикам. Горело какое-то строение и метрах в трехстах от выдвинутого на линию эшелона.
