Под конец, выдав стремительную пляску, Потекян прокричал какие-то непонятные слова и, неожиданно встав на одно колено и склонив голову, замер в этой позе перед Олей.
Ему шумно зааплодировали. Казалось, он нисколько не устал, потому что, поднявшись, дышал ровно, хотя и порывисто. Тут же обратился к восхищенной Оле:
— Иди, княгиня Ольга! Станцуем с тобой танго. Хватит места, хватит… И музыка будет.
Все дружно закричали:
— Иди, Оля!.. Просим!.. Ну, Оленька?!
Уступив требованиям, Оля, смущенно улыбаясь, пробралась к капитану. Потекян задал мотив известного до войны танго и велел петь всем. Его послушались и старались, как могли. Обняв девушку за талию, Потекян выделывал поразительные па. Танцуя почти на одном месте, он то прижимал Олю к себе, то отбрасывал, не отпуская, однако, из рук, то перегибал ее и наклонял головой чуть ли не до полу. Все это проделывал с таким артистическим юмором, что привел в восторг весь наш импровизированный оркестр. Не выдержав, воскликнул и Лютиков:
— Вот это да!.. Ну, капитан! Циркач!
Все засмеялись. Музыка оборвалась. Оля, подыгрывая Потекяну, опустилась на табуретку и будто бы в изнеможении откинулась к стене.
Им захлопали.
— Браво, браво!.. Бис, бис!.. Превосходно!..
В этот момент из-за стола поднялся Саша, перед тем как будто о чем-то задумавшийся.
— Ребята, а ребята! — заговорил он знакомым плачущим голосом. — Ребята, хорошо вам, а?! Хорошо, ну скажите?.. — Саша вопросительным взглядом обвел всех, кто был в блиндаже. — Вижу, ведь неплохо вам, маргаритки-лютики, мои дорогие… Ты великий комик Чаплин, симпатичный Потекян, а я… Режьте меня, ребята, четвертуйте… — неожиданно взмолился Нагорник. — Что желаете, то и делайте… Не родился я сегодня, ребята… В мае меня мама родила на свет. Потому и маялась со мной всю жизнь. Именины тоже отмечались в декабре… Так что вот… Пришел я сюда, согрелся, и вижу — вы такие все скучные. Такие героические люди, а нос повесили. Думал, как ваше настроение поднять… Думал, думал и додумался. Бейте меня, товарищи!.. Каюсь, виновен.
Произнеся это ошеломительное признание, Саша Нагорник опустился на место и взялся за голову с видом поздно раскаявшегося преступника.
В блиндаже наступила томительная тишина. Стало слышно, как сипели керосиновые лампы. В отдалении, с полуоткрытым ртом, замер Сиволобов, с интересом ожидавший, что последует дальше.
Молчание неожиданно нарушил Лютиков.
— Ух, ловко! — ехидно захохотал он. — Ну и провел всех капитан! Ах, номер!..
