– А почему, ба?
– Ох, любопытная, ничего сказать нельзя. Много будешь знать, скоро состаришься. Спи давай, поздно уже совсем…
После гибели старшего сына прадед окончательно поседел и перебрался жить в госпиталь. Там познакомился с Войно-Ясенецким, часто ассистировал ему, и преподобный Лука хвалил стремительную четкость его работы.
Все это дошло до меня в бабушкиных рассказах. Я помню своих – а кто помнит тех, кого вычеркнули из списков личного состава после разгрома первого десанта? Город празднует годовщину его гибели, как день своего освобождения, и не знает, что был еще и второй.
Через два месяца, когда море давно уже отмыло от крови прибрежную гальку, в безлунной ненастной ночи возникли ангелы мести: старший лейтенант Колокольчиков и каплей Корзинкин. Их торпедные катера прокрались в бухту и за несколько минут превратили ее в пылающий ад. Залп «катюши» с одного катера накрыл аэродром и береговую батарею на обрыве. Две торпеды с другого оставили от дотов развалины. Подошли транспортные суда, и катера легли на обратный курс. Уличные бои шли два дня, герои второго десанта получили свои ордена…
Герои первого десанта получили мокрую соленую братскую могилу и забвение. День их гибели стал Днем города – гулянье до утра в ноябре не устроишь. Кто же это издевается над нами: время, история или бог?
У меня мало времени и денег, но я сделаю все, что смогу. А то что я после скажу тому, в насквозь мокром черном бушлате?
Где-то здесь, в этом море, лежат кости Анджея Зелинского. Тадеуш Зелинский вернулся на землю предков и стал ее частицей.
Баб, я это сделаю и для них тоже.
Я покрутила колесико мышки, увеличивая нечеткую фотографию капитан-лейтенанта Корзинкина. Напряженное квадратное лицо с широкими скулами, маленькие, глубоко посаженные глаза, а бровей совсем нет. У поморов бывают такие лица – словно бугристые валуны, отполированные морем и ветром. Ну да, он из-под Архангельска… В сорок третьем ему было двадцать пять. Через полгода после того рейда он погиб, а Золотую Звезду ему дали только посмертно.
У старшего лейтенанта Колокольчикова даже на фотографии из личного дела смеялись глаза. Наверное, его любили те, с кем он ходил на верную смерть, если за ним, выброшенным взрывной волной в море, два матроса прыгнули, не сговариваясь. Его тогда подняли на борт, и он довел катер на базу. Он получил Героя, довоевал до Победы и умер в сорок шестом, не дожив до тридцати.
В городе, за который они дрались, нет ни улицы, названной в их честь, ни мемориальной доски. Памятник героям-десантникам – это слишком абстрактно. Те, кто рисковал головой и сделал невозможное, достойны большего.
