Я потопталась у витрины с румяными курами, убедила себя, что это слишком дорого, лучше купить сырую и приготовить, и поплелась дальше, к базару. Стараясь не глядеть на груды смуглых пушистых персиков и винограда, сыров и копченостей, ввинтилась в пеструю рыночную толпу и свернула к будочке с вывеской «Срочный ремонт одежды». Смешливая Аида берет по-божески, а работает быстро. Вот и она: стоит у входа, сложив руки на могучей груди, озирает свое царство.
– Барев дзес![1]
– Барев! Что надо?
– Брюки ушить.
– На тебе штаны или с собой?
– На мне.
– Ну, пошли.
В будке пахло машинным маслом и кофе. Аида коротко бросила: «Задом повернись!» – и взяла подушечку с булавками.
Я ничего не могла надеть, кроме полотняных брюк, а они у меня единственные. Как тщательно ни брей ноги с утра, к вечеру шерсть опять пробивается густой рыжей порослью. Она поднялась уже до середины голени, не давая надеть платье или юбку. А еще я продолжала худеть, хотя ела как портовый грузчик. Все съеденное куда-то девалось, «как в провальную яму» – так, кажется, выражалась Прохоровна? Через полчаса после еды голод возвращался. Я потеряла почти три килограмма, брюки едва держались на бедрах, и я рисковала оказаться без штанов посреди улицы или на приеме.
Закончив свои манипуляции, Аида протянула мне старое покрывало и деликатно отвернулась, пока я заворачивалась в него и стягивала брюки. Стук машинки напоминал детство, бабушку Стефу. Вот она подрубает простыню, я выдергиваю наметку из готовой, а Филат ловит ткань, уползающую под лапку старого «Зингера»…
– Возьми примерь. Ай кэз бан! Курик-джан,[2] что ж так себя запускаешь, а? Смотри, видишь во-о-он тот прилавок? Там тетка моя торгует, у нее крема от во́лоса хорошие, и недорого, сама у нее беру. А волосы красишь, да?
– Крашу, – буркнула я, злясь на себя за невнимательность.
Покрывало распахнулось, и рыжая шерсть на голенях поблескивала в солнечном пятне.
Брюки плотно сели на талию – недели на две хватит, если ничего не изменится. Я расплатилась и пошла за провизией, на ходу прикидывая и тут же урезая траты.
Добравшись до дома, я почувствовала себя выжатой как лимон. Навстречу вышел Макс, небрежно махнул хвостом и убрался в детскую – наверняка опять будет валяться у Дашки на кровати. Но сил призвать его к порядку не было. С ним вообще творится что-то странное: всегда встречал нас всех радостным лаем, прыжками, беготней, а сейчас как номер отрабатывает… Или только меня так понизили в ранге? Он и подчиняется мне как-то неохотно и не сразу…
