Вдруг внизу дверь библиотеки снова открылась. Кэй услышала шаги.
– А! – воскликнул Гадд оживленно, бодро. – Чертобес. И наша маленькая подруга.
Он, должно быть, повернулся. Да, повернулся. Опять Кэй толкнула вверх крышку сундука, она тихонько скрипнула, щель увеличилась. Теперь хорошо была видна маленькая группа в центре библиотеки среди длинных освещенных столов. Двое в капюшонах, Огнезмей, Гадд – и, на полу подле Гадда, какой-то большой вытянутый ворох тряпья. Что это такое?
– Поприветствуй дочку, шелкодел, – сказал Гадд и дернул канат обеими руками.
Ворох тряпья шевельнулся, ожил. Поднял голову. Не произнес ни звука. Кэй смотрела на голову во все глаза, мысленно приказывая ей повернуться в ее сторону, узнать ее. И, словно по мановению волшебной палочки, она послушалась приказа: подбородок медленно повернулся на шее, лицо приподнялось, взгляд пустых глаз встретился с ее взглядом, и она знала, что эти глаза увидели ее, – не важно, что она была на высоком балконе, в сундуке, за балюстрадой. Увидели, но не узнали.
Раздался крик. Кричало все – весь зал. Он длился… длился. Он оглушал ее, расщеплял, кромсал уши, раскалывал сердце, как топор. Кэй почувствовала, что ее трясет, что сундук трясет вместе с ней, что Вилли поднимается, обхватывает обеими руками ее скорченное, разбитое тело. Эти руки.
Ее папа. Эта куча тряпья. Папа. Эти руки. Сестра. Папа. Мой папа.
А крик Элл все длился. Этот душераздирающий вопль не давал никому услышать рыдания Кэй, и никто не замечал под приподнятой крышкой ни ее содроганий, ни мягких, успокаивающих движений рук, которыми дух обнял ее, шепча:
– Мы спасем ее. Мы спасем ее. Я спасу. Мое милое дитя, мы спасем ее. Мы все сделаем.
Элл, должно быть, потащили из библиотеки: истерические взвизги делались тише, хлопнула дверь, и они заглохли совсем. Кэй по-прежнему дрожала, но дрожала тихо. Вилли сжимал ее так крепко, как только мог, но ни о какой скрытности уже и речи не могло быть. Гадд, однако, больше не поднимал глаз на балкон. Они были в безопасности.
– Приятные были минуты, – произнес ненавистный голос. – Огнезмей, присмотришь за этим псом. А ты, Филип, – проговорил Гадд, двигаясь к выходу и не глядя в их сторону, – возьми на себя остальное. Может быть, утес какой-нибудь. И жди в ближайшее время новых распоряжений.
Кэй начала подниматься. Флип протянул к ней руку ладонью вниз, сделал осаживающее движение: Не надо. Но она не послушалась. Встала. Взялась за каменные перила балкона. Закрыла глаза, наклонила голову, открыла их – и увидела, как Огнезмей, держась за канат, утаскивает ее отца из библиотеки. Он двигался на четвереньках, по-собачьи, то и дело заваливаясь на сторону, а потом, когда дух дергал за ошейник, кое-как поднимаясь. Не залепи Флип ее рот ладонью, Кэй окликнула бы отца, или заплакала, или завопила – или все вместе.
