Таня боялась умереть, и страх вдруг заполнил душу — разом за всё пережитое, за туши гусениц, за ожоги, за слизней, за перегрузки при старте и предстоящий полёт, четыре года, когда от ледяного космоса живую плоть отделяют только тонкие скорлупки металла. Аппарат-контролёр у изголовья тревожно запищал. Тронув монитор, Таня выбрала дозу успокоительного — разбираться с Катрин ей совсем не хотелось.
Из палаты она выбралась ближе к полуночи, честно надеясь, что в это время большая часть экипажа, включая Лагранж, мирно сопит в своих койках. И ошиблась — мадам врач делила соседний медотсек с командором Грином и о чём-то с ним бурно спорила. Из интереса Таня прислушалась — речь шла о Даймару, точнее о том, что Катрин со дня на день выпустит его из анабиозки. И имела она в виду безопасность — бедолага раскаялся, он и так достаточно наказан, а медицинских показаний к заморозке больше нет. Судить его будут на Земле. А свободных анабиозок осталась только одна. Или может быть вы, мистер Грин, прикажете вытащить одного из тяжёлых пациентов?! Что значит, если надо прикажете?! Ах, экипаж?! Дослушивать Таня не стала. Девушка с оглядкой прошла по пустым, тускло освещенным коридорам. Ей не хотелось ни с кем встречаться и объясняться. Мацумото жил в пятом отсеке, который раньше делил с Даймару и, скорее всего, был один. Таня постучалась в дверь, потом осторожно её тронула и вошла. Мацумото лежал в темной спальне.
— Таня-тян?
Таня услышала голос — знакомый и в то же время какой-то далёкий, протяжный.
— Да. Забежала поздравить тебя с медалью.
— Врёшь. Решила проверить, не собираюсь ли я сделать сэппуку, как мой сосед. Не собираюсь. По крайней мере, пока корабль не вернётся. Я знаю долг, поняла?!
От неожиданной обиды у Тани чуть не брызнули слезы — никогда раньше Мацумото не был с ней груб или резок.
— Я тебя обидела?
— Нет. Ты пришла.
— Мне уйти?
— Нет.
— Почему ты лежишь в темноте?
— Смотрю мультики.
— Ты?
— Да, я. Это легально. Безвредно. Позволяет не думать. Ни о чём не думать, понимаешь, ты, сумасшедшая русская?! Не думать, что предал друга, не думать, что потерял лицо, что не хочу больше жить, а надо — каждый день через это «не хочу» надо жить!
Мацумото раскашлялся и затих, Таня слушала, как он хрипло с присвистом дышит.
— Вот ты понимала, что мы будем лететь, четыре года лететь через смертный холод, мимо огромных звёзд. А потом вернёмся — и окажется, что некуда возвращаться?! За эти десять лет всё, понимаешь, всё изменится непоправимо. Мы прилетим чужими в чужую страну, Таня-тян! И никому — слышишь — никому не будем нужны с нашим космосом!
