Закончив съёмку, Таня присела там же на верхнем ярусе и вскрыла пакет рациона — ей, наконец, захотелось есть. Запивая водой желе, для разнообразия пахнущее клубникой, она смотрела вниз — как неторопливо, размеренно движется жизнь в городе, как малыши шалят на дорожках, а старшие их урезонивают, как тянутся волокуши с продуктами, как две бурых гусеницы затеяли было драку, но другие их тут же растащили, бешено махая педипальпами. До Тани долетела знакомая уже вонь тухлой рыбы… а ведь это ключ к возможности объясниться. Если нельзя понять чуждую логику, то, по крайней мере, эмоции не подделаешь, тем паче, что внешние их проявления вполне очевидны. Надо будет отметить в отчёте: требуется ксенопсихолог-парфюмер (интересно, где такого найдут?).
С донесением о проделанной работе пришлось снова лезть на мороз. Сидеть на открытой площадке было чертовски холодно, поэтому, невзирая на сильный ветер Таня быстро шагала взад-вперёд. Как учили на медитациях, она не думала — просто смотрела на снег, позволяя мозгу беспрепятственно выбирать из набора фактов самые важные. Гусеницы живут вместе, словно муравьи, но социальное устройство неочевидно. Доброжелательны, заботливы друг к другу и к малышам. Обрабатывают поля. Запасают продукты. Рисуют. Взаимодействуют друг с другом при помощи запахов. Помечают запахом же «своих». Детеныши гибнут от неизвестных паразитов — нужны контейнеры, дабы упаковать и доставить образчик. Интересно, гусеницы похоронили тушки малышей убитых той ночью или наши парни додумались выкрасть и вскрыть хоть одну?
Комм замигал «вызов». Хриплый, встревоженный голос Хавы Брох осведомился, как она, Таня себя чувствует, всё ли в порядке и не происходило ли инцидентов. Не агрессивны ли гусеницы, не проявляют ли повышенного внимания? «Нет. Нет. Нет, не происходило, не проявляют, всё хорошо». «Жди на площадке, Танья, через два часа будет катер. И ни на шаг не отходи — это приказ». Комм замолк. Таня пожала плечами. Обычно Хава Брох была вполне здравомыслящей, ехидной и колючей как израильский кактус дамой, но иногда она превращалась в типичную мамочку. «Чем хальс отличается от еврейской мамы? С хальсом можно договориться». А за два часа на холоде, между прочим, впору насмерть замёрзнуть. Соберу-ка я пока гербарий.
Спускаясь вниз, к озерцу и плантациям, Таня внимательно наблюдала за встречными гусеницами — вдруг и вправду что-то не ладится? Нет, хозяева пещер оставались по-прежнему безразлично-миролюбивыми. Пару раз щетинистые одиночки подползали понюхать гостью — и, удостоверившись в «правильном» запахе, возвращались к своим хлопотам. Никто не мешал Тане вытворять всё, что ей заблагорассудится. Девушка срезала кусочек дёрна, покрытого пышным мхом, сорвала гриб, выкопала из земли остро пахнущий тёмный клубень, сходила в «столовую» и преспокойно взяла из каменного корытца пару размоченных фруктов. Рассол неприятно стянул кожу. Глянув на часы, Таня спустилась к озеру — время ещё есть. Она вымыла руки, плеснула водой в лицо, ополоснула испачканный край плаща и осталась сидеть на песке, глядя в воду. Чуть заметное колыхание волн успокаивало. Машинально пропуская сквозь пальцы песок, Таня задумалась — а зачем она здесь вообще?
