Из коридора, уже причесанная и прибранная, вошла Наталья Михайловна.
— Ребята, все кипит, все пережарилось… Володя, мой руки, Алена, неси, пожалуйста, куру.
За столом никакого напряжения не было. Наталья Михайловна вела себя так, словно ужинали они вчетвером не в первый раз и близость между ней и этой Аленой возникла уже давно.
Разговор снова зашел о сегодняшнем событии, и снова возбужденно-насмешливо обсуждались его бесстыдные подробности.
Владимир Сергеевич ел вяло и молча накалялся. Отодвинув от себя тарелку, заметил, что Наталья искоса наблюдает за ним.
— Невкусно? — спросила она.
— Нормально.
— У тебя неприятности на работе?
— Да что ты. Разве на моей работе бывают неприятности?
— Вы правы, Владимир Сергеевич, — сказала Алена. — Конечно, в науке меньше нервничаешь. У вас все можно доказать формулами. А вот, например, в торговой сети только одна формула: покупатель всегда прав. Конечно, это совершенно справедливо, но ведь публика у нас самая разная по своему культурному уровню, а товаров повышенного спроса на всех не хватает. И стресс может возникнуть каждую минуту…
— Извините, — вежливо перебил ее Владимир Сергеевич. — Какой номер лифчика вы носите?
Она опахнула свои ярко-голубые глаза кудрявыми ресницами и весело улыбнулась:
— Третий.
Борис вскинулся:
— А почему, собственно, это тебя интересует?
— Ну, вот что, ребята, — сказала Наталья Михайловна. — Закругляемся. Отец устал. Идите в свою комнату, я сама уберу со стола.
Когда они ушли, она села рядом с мужем и ласково спросила:
— В чем дело, Вова? Тебе не понравилась Алена?
— Она кретинка, — ответил Владимир Сергеевич.
— Не преувеличивай. Во-первых, она смущена знакомством с тобой и потому слишком старалась. Во-вторых, она очень любит нашего Борю.
— А он?
— Он еще не нашел себя. Он мечется… Ты же видишь, как он нервничает.
— Господи! — простонал Владимир Сергеевич. — Все они мечутся, ищут себя, калечат друг друга!.. Тридцать процентов разводов, миллионы матерей-одиночек…
— Милый, — сказала Наталья Михайловна и, обняв его, поцеловала в ухо. — Погоди обрушивать твою страшную статистику на голову одного нашего Борьки. Не надо каркать… Ты просто устал. И я вижу, что у тебя неприятности. По глазам вижу. Посмотри на меня.
Он увидел ее озабоченное, участливое лицо, все еще красивое, но уже тронутое равнодушно бегущим временем, и вдруг почувствовал свою вину перед ней: она-то при чем, она всегда оберегала его покой, и если это теперь обрушится, то не во что будет ему уткнуться. Только сейчас он ощутил чугунную усталость — не ту, что сковывает тело, а цепенит душу.
