— Во-о!.. А я про что, милый ты человек?
— Изба, она — дело большое. Справь-ка ее по нонешним временам. Чижоло.
— Тяжельше уж не знаю и чего. Шел бы он да и строил, много ли ему со старухой надо?..
— Пр-равильно!..
— Конечно… А, ведь, он в каких хоромах-то остается, а?
— Н-да, изба знатная… Изба хошь куды-ы…
— Про что же я-то говорю?
Шли молча. Муть волнами гуляла в головах.
— Стоп, машина! — закричал Мефошка.
— Ты что орешь?
— Нашел!..
— Чего нашел?
— Как горю подсобить…
— Ну, ну?..
Мефошка остановился, взял Николая за плечи, задышал в лицо. Хотел говорить — слова застряли. Раза два крякал, прочистил глотку и захрипел:
— Ты, Миколаха, ухайдакай его, дом-то тебе и достанется. Тогда ты Мишке шиш покажешь. А суды-то нонче — пустяк…
— Это отца-то?..
— Ну-к што ж… Нонче стариков меняют на быков.
Мимо проскрипела баба с ведрами. Посмотрела на мужиков и плюнула:
— Связались два хахаля!..
Николай пропустил ее мимо и уперся взглядом прямо в глаза Мефошке. Кошкин понял, что хотя и смотрит он на него, а глаза пусты, нет в них мысли. Исчезла она, ужом ползала где-то.
Жутко стало Мефошке.
— Ну, ты! — дернул он Николая. — Я пошутил, а ты уж всурьез…
— Чего там — всурьез?.. Голова кружится.
Опять взглянул на него Мефошка. Посмотрел и, не говоря лишнего слова, прочь пошел. Николай остался один середь дороги.
— Видно, шибко, Миколай Степаныч, урезал? — дружелюбно толкнула его коромыслом в бок вдова Татьяха. — Столб столбом стоишь…
— Урезал, да не на твои…
— Ой-ли? Мои труды вылокал да еще и возгордился. Шентрапа!..
Николай плюнул и пошел к дому.
Ворота двора отворены настежь, на дворе кто-то палкой в кадке стучал.
— Проснулся уж, старый чорт! — буркнул Николай и шагнул в ворота.
Отец месил коровам колос. Взглянул на сына, как на пустое место, и отвернулся.
— А-га, не любишь?..
Сел на скамейку, где летом косы отбивали, оперся было на столбик, но тут же отдернул руку. Холодная бабка ожгла горячую ладонь. Хмуро поглядел на нее, на удобно подвешенный сбоку молоток, криво усмехнулся:
— Шаркнуть вот молотком, и делу конец…
Тяжелым булыжником падала книзу голова. Как вода в кувшине, переливалась муть со стороны на сторону. Хотелось пить и спать и еще чего-то, а чего, не знал и сам. Глядел исподлобья на хлевы, подволоку, набитую овсяницей, злился. Хорошо все сделано, удобно, домовито, и все это надо оставлять старику.
Николай вытащил молоток и стал стучать им по бабке. Резкие звуки ударились в крышу.
— Не порть молоток-от! — не вытерпел отец. — Тепереча его не вдруг достанешь.
