— Das ist kein Geheimnis [ „Это не секрет“ (нем.)], - блеснул знанием иностранных языков чекист. — По нему эсэсовцы в Латинскую Америку перебирались…
— Du hast recht [ „Ты прав“ (нем.)]. Но не только черные мундиры. Документы переправлялись, золою Рейха… На нашу U-7C тоже ящики опечатанные загрузили. Тяжеленные, весь сортир заняли. Вместо продуктов. Что в ящиках было? Кто ведает». Я-то, простой матросик, и близко к ним не допускался.
— А может, золотишко везли? — встрял Володя.
— Может, и золотишко… Теперь как узнать? Ну, покрались мы воровски в Атлантику. Именно — воровски, хотя и встречали американские торговые суда, не топили их, на рожон не лезли. Мы не только две забортные штатные торпеды не взяли, но и в отсеки всего шесть штук загрузили вместо положенных двенадцати. Выполняли задание, думаю, по перевозке этих самых ящиков. Вы вообще-то представляете, что такое субмарина сороковых годов? Наверное, думаете, мы под водой плыли? Нет, в основном — по поверхности. Ну а когда локатор что-то подозрительное унюхивал, — да, под водой, а выхлоп дизельный наружу шел, через трубу специальную, с поплавком, — шнорхель называется. Как и дыхательная трубка ныряльщика, кстати. А возле Канарских островов, где передышка предполагалась, все-таки нарвались на эсминцы союзников. И насели они на нас, как оголодавшие петухи на курицу. Пришлось вступать в бой. Выпалили мы все торпеды, двумя — особо ценными, акустическими, на электроходу, «цаункениг» они назывались, эсминец продырявили, но и зря, думаю: озлобили верхних, и начали англичане долбить нас бомбами как заведенные. Грамотно их клали, два раза точную глубину поставили. Главное, до островов-то уже рукой подать было… Легли на грунт. Нас на банку загнали, они в тех местах редкие, вулканическая зона, пучины немеряные… Ну, легли. Глубина — около пятидесяти метров. Лодка повреждена, «намокла», с перегородок течет; при кормовом дифференте масло из подшипников вылилось, электролитом из ям плеснуло; навигатор и инженер ранены… То есть шансов у субмарины выжить — никаких. Духотища… Дырявые отсеки задраили. Кто в них оказался, тому крышка. Хоть ори, хоть волком вой, тебя не раздраят. Закон. И под него я тоже попал. Сижу в кормовом торпедном отсеке, кукую. Жую сухую картошку с апельсинами и чувствую: лежим мы на грунте плотно, аккумуляторы сдыхают помаленьку, а всплыть — стараемся, но не можем. К дну присосало. То ли в ил угодили, то ли еще что… Так что и рады бы сдаться, но не выходит. И уже подошвы в пол при подъеме не вожмутся, как на лифте скоростном… Тут бомбежка утихла. Шторм начался. И вот понимаю, что если кто с лодки я вынырнет, то только я со своей черноморской закалочкой… Те, кто у носовых торпедных аппаратов находились, тоже шансы имели, но, как выяснилось впоследствии, если и вынырнули, до суши не добрались. Так вот, прикидываю, значит, что не в худшем отсеке я тяжкую свою думу думаю…
