— Я и адмирал недавно, — никак не отреагировал на его дерзость ганзеец. Он продолжал беседу на прекрасном немецком, — Меня только недавно удостоил этой чести совет капитанов нашего флота.
— В совет флота входят ваши, уж точно не могу сказать — наши, новые хозяева-террисы? — снова резко спросил ван Фростен.
Адольфа понесло; его раздражала и спокойная манера этого человека держаться, и то, что адмиралом он стал уж точно с разрешения, а может и по прямому указанию лидеров Альянса, и то, что этот русский, что видно из его имени, одел на себя ганзейскую форму в то время, когда его мир разрывала на части гражданская война, наверняка спровоцированная Альянсом. Даже то, что он говорил сейчас на имперском немецком, а не на интерлингве, как думал Адольф, было не дипломатическим этикетом и не проявлением вежливости, а примитивным расчётом на древнюю имперскую сентиментальность. Кто не знает, что стоит заговорить на Высоком Немецком чисто и любой имперец тут же почувствует родство и расположение к такому человеку.
— Только сейчас это у тебя не пройдёт, — подумал ван Фростен.
— Конечно, несколько представителей Альянса Претерис входят в состав совета, — спокойно ответил Головин, прекрасно понимая, что, на самом деле, хотел сказать Адольф, — иначе и быть не может. Вы же и сами это понимаете, друг мой.
Это «друг мой» было для ван Фростена слишком.
— Я не Ваш друг, адмирал, — сказал ему Адольф. — Ваши друзья — мои враги. Мой друг, капитан фон Кассель, только что сбит над дворцом пилотами Альянса. Возможно, погиб.
Головин снова, по какой-то причине, пропустил дерзость и повёл беседу ещё мягче.
— Wendet sich wie ein Aal — подумал Ван Фростен, совсем забывая, что ещё недавно Головин напоминал ему кота, — und ist glatt wie ein Aal[36]…
Уже потом, спустя много дней, он понял, что был неправ в этот момент, но сегодня был тяжёлый день для оберлейтенанта ван Фростена.
— Всё же, боюсь, Вы немного преувеличиваете, говоря насчёт «наших», как Вы изволили выразиться, «хозяев», — сказал Головин. — Как у нас говорят, «Ганза владеет всем». Впрочем, я не хотел бы Вас переубеждать.
Ван Фростен хотел что-то сказать в ответ, на тему, чем и как владеет, по его мнению Ганза, и возможно, уж тут ему удалось бы вывести из себя этого спокойного русского, но в этот момент герцог снова подошёл к ним, а Элиза опустилась в одно из кресел в зале, рядами стоявших неподалёку. Похоже, их разговор был непростым и тяжёлым. Лицо Элизы было красным, почти пунцовым. Ей это чертовски было к лицу, хоть и было следствием каких-то неприятных волнений.
