Когда шлюзы открылись и лиловые, в свете аварийного освещения, «гепарды», заблестели серебром, взлетая, разрывая барабанные перепонки характерным надсадным звуком, закачивая в ангар бетонную пыль из развалин — он открыл кабину и, как больной, сполз вниз. Пилот, один из лучших пилотов Остзее, чьё имя постоянно звучало рядом с именем его командира, капитана фон Касселя, сейчас просто сидел на бетонном полу, положив руки на колени, уткнувшись в рукав лицом. Хотелось исчезнуть волшебным образом из этой реальности, отмотать время на месяц, год, два года назад. Ему хотелось оказаться там, где хорошо, тихо и спокойно. Противная трусливая дрожь лихорадила его, он пропитался белой пылью и стал похож на одну из тех скульптур, что раньше украшали наземную часть дворца.
Пять дней назад, увидев в небе сотни боевых машин десанта Альянса, он записал в своём дневнике: «Я скоро умру». Он был в том первом бою над Кёнигсбергом, где погиб почти весь гвардейский эскорт из-за неожиданной потери связи. Связь и управление боем пропали после того, как с орбиты подавили планетарное ПВО. Но он выжил в этом бою, посадив свою разбитую машину прямо у посадочных шлюзов. Адольф хорошо помнил, как выпал из кабины на руки старине фон Касселю, ведомым которого он был, и Патрику Гордону, тоже живому и севшему парой минут ранее.
«Я скоро умру» — написал ван Фростен в своём дневнике, вернувшись в свою тихую офицерскую комнату в казармах дворца Фридрихсхалле. Его не радовал счёт сбитых им вражеских машин. Его не трогала похвала фон Касселя и обещания наград от герцога. Всё его безразличие, к которому терпким ощущением примешался растущий с каждым днём страх, уже были выражены в трёх словах: «Я скоро умру».
С тех пор каждый день эти слова росли в нём, заполняя каждую клетку его тела. С этими словами он просыпался, с ними же он засыпал тяжёлым сном, в котором снова дрался в синем небе над Кёнигсбергом, уходил от погони, прижимался к земле, просил поддержки, сам приходил кому-то на помощь, пролетая сквозь рыжие облака взрывов чужих боевых машин и их обломки, разлетавшиеся веером. Врагов не становилось меньше и на следующий день всё повторялось снова, превращаясь в нелепое дежа-вю, в страшный квест, который завершался у того же шлюза, в том же ангаре, со стенами, исписанными последними перед вылетом словами его друзей и соотечественников, уходивших в небо над дворцом, чтобы на следующий день всё повторилось снова. Противник каждый день выставлял паритетное количество машин, приходящих с орбиты, глушил сигналы навигации, защитники дворца дрались почти вслепую. Ходили слухи, что часть Имперского флота, интернированного Ганзой, прорвалась с боем и идёт на помощь, нужен ещё один, может два дня, чтобы шлахтшиффы пришли на помощь и свели счёты и с кораблями Альянса и с их союзниками. Однако, в это мог поверить кто-то другой, но не ван Фростен. Каждый день перед тем, как сделать себе инъекцию снотворного и заснуть, он думал о том, как найти выход из тупика, в котором оказался он и его друзья по несчастью. Каждый день это заканчивалось ничем, и он снова проваливался в мутный сон. Утром Адольф долго и тяжело просыпался и ждал, когда снова прозвучит сигнал тревоги.
