И режиссер хохотнул подобострастно, но с оттенком презрения — для меня с мамой.
— Ответьте! — приказал ему Жора. — Если вы такой умный. Для чего человек живет на свете? Цель?
— Вопрос странен, — напыжившись, проговорил режиссер. — По крайней мере, сейчас.
— Да, вы считаете себя умным, — страдальчески заметил Жора. — Нет. Я вас умнее, а меня посадят в тюрьму. Потому что я зарвался. А вы заврались. Я несчастный человек, это понятно. Меня вообще зря родили. Таких, как я, нельзя производить на свет. Это подло! Это безнравственно!
— Боже, — прошептала мама.
— Бога нет! — отмахнулся Жора. — Люди должны быть красивыми, умными, честными.
— Вы абсолютно не правы, потому… — начал режиссер, но Жора оборвал:
— Я прав больше, чем абсолютно. Если бы я умел выражать свои мысли, вы бы от них ахнули.
Между прочим, когда вспоминаешь прошлое, не всегда удается уловить разницу между тем, как думал тогда и как думаешь сейчас. На иных мыслях сохраняются явные приметы времени и возраста, на других — таких примет нет, и не определить, когда же родились некоторые из них. И вот я не могу уяснить: то ли через много лет я составил излагаемое здесь впечатление о Жоре, то ли оно тогдашнее. Во всяком случае, отчетливо помню, что я его понимал больше, чем другие.
— Убедите меня, — уже не требовал, а просил Жора, — убедите меня в том, что лично в моей жизни есть смысл, кроме поесть, поспать и всего такого прочего.
— Жизнь сама по себе — благо, — провозгласил режиссер. — У вас или плохое настроение, или усталость, или…
— У меня совесть. И она иногда дает о себе знать. Я бы не стал садить меня в тюрьму. Это для меня маленькое наказание. Я бы отпустил Жору Суслова на все четыре стороны. Маленького, сопливого Жору Суслова, у которого одна нога короче другой… На меня насказывают, что я добрый. Это клевета. Я иногда получаюсь добрым. А вообще, я мерзавец с низким моральным уровнем. Меня надо отпустить на все четыре стороны. Это мне будет хуже тюрьмы. Я перестану быть Жорой Сусловым. Все от меня отвернутся. Идемте.
Надо было видеть, как рванулся к дверям режиссер. Он пропустил Жору вперед, но Жора покровительственнейшим взглядом уступил дорогу и сказал мне:
— И ты иди. Я тебе кое-что дам. — И маме: — Не волнуйтесь. Ваш мальчик — человек.
— Не задерживайте его, пожалуйста, долго, — вслед попросила мама.
Я пошел, конечно, не за подарком. Мне хотелось взглянуть на Бэлу.
Она сидела перед зеркалом и расчесывала волосы, через плечо посмотрела на нас, сказала:
