— Вы правы, Аполлон Бельведерский, — засмеялся Карл Павлович. — Я в самом деле был убежден, что Глинка способен только на романсы, и я очень рад за него, за его успех.
— Смотрите, смотрите, Карл Павлович, Пушкин! — чуть ли не схватился со своего места Аполлон.
— Где он? Вот кого люблю и уважаю всем сердцем!
— В партере, в одиннадцатом ряду, возле прохода, в кресле! Видите, как аплодирует!
— Между прочим, Карл Павлович, — вставил Сошенко, — хотя я в таком же восторге от этой чудесной музыки и всего спектакля, хочу обратить ваше внимание на новые плафоны. Почти все рисунки сделал мой протеже Тарас под руководством архитектора театра Кавоса. Именно тот Тарас, рисунки которого я вам показывал.
Лицо Брюллова мгновенно сменилось с беззаботно веселого на серьезное и внимательное.
— Я думал о нем все время, — сказал он. — Его нельзя бросать на произвол. Это талант. Его рисунок «Эдип в Афинах», который вы приносили, меня просто удивил. Не часто случается, чтоб молодой художник мог так сосредоточиться, быть таким простым и лаконичным в решении композиции, ему надо рисовать и рисовать.
— Но я говорил вам, Карл Павлович, — ответил грустно Сошенко, — все разбивается перед ужасной действительностью — он крепостной, хотя с таким не крепостным лицом, как вы сказали, когда увидели его у меня.
— Он должен быть свободным! — вспыхнул Карл Великий. — Я сам возьмусь за это дело. Буду говорить с его паном. Неужели он не поймет, что этот парень — талант, талант, каких мало. Вы, Сошенко, разузнайте о его хозяине, а пока вы и Мокрицкий, и Петровский, и Михайлов — все помогайте этому парню, учите его.
— Конечно! Сошенко уже познакомил его с нами, — радуясь порыву любимого учителя, радостно проговорил Мокрицкий. — Если бы вы знали, какая это интересная, искренняя натура!
Брюллов улыбнулся, и Мокрицкий понял, что Брюллову достаточно было увидеть рисунок парня, чтобы увидеть намного больше, чем все другие.
— Вы после театра домой, друзья? — спросил Карл Павлович. — Я еду на ужин к Виельгорскому. Там я поговорю о вашем Тарасе и с графом Михаилом и с Жуковским…
— Какой я счастливый, что сам Великий Карл заинтересовался Тарасом, — сказал Сошенко другу. — Теперь, хотя и не вижу реальных путей, я гораздо спокойнее за его судьбу.
С этого момента Сошенко чувствовал на себе еще большую ответственность.
Подряд выполнен, открытие театра состоялось. Тарас был свободнее. Сошенко воспользовался полуприглашением Ширяева и уже несколько раз заходил к нему и забирал Тараса.
