— От тебя и твоих людей, величество, нужно следующее. В назначенный день по моему знаку вы соберетесь и пойдете на север, за город. Выйти должны все две с половиной тысячи душ, никак не меньше. Примерно в двадцати милях от Лабелина есть сгоревший монастырь Праотца Максимиана. Вы придете туда и пробудете там сутки. Затем получите остаток оплаты и вернетесь в катакомбы.
— Всего-то?
— Почти. Перед выходом оденете на себя то, что я дам.
— Когда дашь?
— Позже. Но не бойся, одежа хорошая, стыдиться не придется.
— И это все?
— Еще одна малость. Я хочу знать о катакомбах все, что знаешь ты.
Сидящий на бочке мрачно запустил пальцы в левую половину бороды.
— Катакомбы надежно хранят свои тайны, ваша светлость. Потому они и зовутся Королевством Теней.
— О, не беспокойся, величество, меня не заботят тайны твоих подданных. Хочу знать лишь о самих катакомбах. Где есть выходы из них, как сообщаются меж собою, как быстро добраться под землею из района в район? Буду очень признателен, если позволишь моим людям осмотреть твои владения.
— Хм… Какая будет доплата?
— По елене каждому парню. А тебе — пятьсот золотых.
Кто-то за столом присвистнул, у Лысого Фреда отвисла челюсть. Хмык сказал: «Хмык», и герцогский кузен Роберт почему-то глянул на него с уважением.
— Зачем оно тебе, ваша светлость?
— А вот это тебя не касается, величество. Я же не спрашиваю, отчего вы с шерифом Лабелина так сдружились.
— Угу, — буркнул Олаф.
Поразмыслил, хлебнул горькой. Чем дольше он думал, тем меньше чувствовал подвох. Герцог казался очень серьезным парнем, из тех, кому тысяча эфесов — не деньги, а сто человек — не жертва. Не стал бы он сам ходить в катакомбы, ломать комедию, если бы просто хотел напакостить Двубородому. Послал бы своих мечников, и всего делов. Но нет, пришел самолично, а значит, не врет, взаправду нуждается в услуге. Оплату же предлагает достойную, и не только о деньгах речь: возможность поладить с новым хозяином города тоже немалого стоит.
— Согласен, — сказал Двубородый и спрыгнул с бочки. Подошел, протянул руку герцогу северян. — Проверну для тебя дельце.
— Вот и прекрасно, — герцог сжал ладонь Олафа.
Двубородый кивнул музыкантам:
— Врежьте что-то веселое за здравие его светлости.
— «Персики» пойдут?
— Можно и «Персики».
Парни запели под разухабистый мотив. Один бренчал по струнам, другой не крутил шарманку, а пристукивал по крышке. Каждый куплет песни был про персики, только персики эти значили всякий раз новое: то фрукты, то девичьи груди, то пухлые кошели купцов, а то и железные шарики на кистене. Северяне навострили уши — прежде не слыхали такого. Кто-то стал покачивать головой в такт, кто-то похлопывать по столу, Роберт даже разок улыбнулся — словом, песня пришлась по душе. Седой Крой начал снова нахваливать вино, и герцог приложился к чаше.
