— Какая-то шутка? — процедил Олаф, чувствуя в ладони зуд. Метнуть бы руку на приклад арбалета и пустить болт прямо в наглую ухмылку герцога. Отрубят или нет — это еще вопрос. Авось и не успеют…
— Никаких шуток, — ответил северянин. — Деньги — тебе. Но это не совсем дар, как ты мог подумать. Скорее, задаток.
— Задаток?..
— Моей светлости нужна помощь твоего величества. Дело простое, заплачу щедро. Что скажешь?
Олаф не смог скрыть замешательства и потер челюсть аккурат во впадине между половинами бороды.
— Отчего бы твоим людям, светлость, не присесть за стол?
— Не вижу причин отказываться, — пожал плечами герцог.
Парни Олафа посторонились, северяне разместились за столом.
— Крой, налей-ка хорошего вина, — приказал Двубородый.
Дед в длиннополой ливрее извлек из-под стола бутыль, откупорил размашистым жестом фокусника, наполнил чаши гостям и людям Олафа. Свои выпили, чужаки даже не притронулись. Крой спал с лица:
— Не по вкусу мое вино? Зря вы так, ваша светлость! Попробуйте — ахнете! Это из подвалов самого барона Хершильда. В шестьдесят втором собрано, в шестьдесят четвертом закупорено, в семьдесят третьем украдено… Хорошее вино, ваша светлость!
Крой сделал глоток из горлышка, закатил глаза.
— Ах-хх!
Герцог пригубил вино:
— Действительно, неплохое…
— Вооот! Я-то знаю в этом толк. У меня, если угодно, тридцать лет опыта. При владыке Адриане промышляю вином, и при старом императоре промышлял, и при владычице Ингрид тоже, и при…
— Довольно, Крой! — рявкнул Олаф. — Так чем я могу помочь вашей светлости?
— Для начала скажи, величество, сколько у тебя подданных?
Точного ответа Олаф не знал: как сосчитать всех нищих, воров и дельцов Лабелина?.. Тех, что исправно платили Олафу мзду, было тысяча двести. Говорить правду он, конечно, не собирался. Задумался над тем, соврать вверх или вниз, и решил, что вверх будет лучше.
— Две с половиной тысячи парней, ваша светлость.
— Прекрасно, — кивнул герцог. — В мешке три тысячи глорий. Ты раздашь по одной каждому своему человеку, а остальные пятьсот возьмешь себе.
— Возьму себе?
— Да, величество.
— Когда возьму?
— Да хоть сейчас.
Олаф потер правую бороду и велел:
— Хмык, подай-ка мне совушки.
— Хмык, — ответил тот и принес Двубородому мешок.
Олаф запустил ладони вглубь серебра. Оно было прохладным, гладким, приятно рассыпчатым. Не сказать, что Олаф просиял, но на душе стало как-то спокойнее. Может, не так уж и плох этот день.
— Ты говорил, ваша светлость, что дело простое. Расскажи-ка о нем.
