— Ты слыхал, Двубородый, две тыщи каждую неделю! Вот что! И речь не о перышках шла, а о самых настоящих желтяках! Положим, чинуш приврал, и там не две тыщи, а одна, но все равно! С налету тыщу желтых можем взять!
Олаф потер правую бороду, что было признаком раздумий или легкого раздражения, и ответил:
— Банк Шейланда самый надежный.
— Двубородый, я пошел на ту точку и поглядел. Там стерегут всего пять рыл в железе. Соберем дюжину, налетим по-шустрому и все обтяпаем. Каждый возьмет по полсотни желтых, а мне сто, а тебе — триста.
— Дубина, — буркнул Олаф. — Банк Шейланда самый надежный потому, что честно платит мне мзду. У него нет проблем и у меня нет проблем. Кто сунется к Шейланду, свяжется со мной.
— Платит тебе? Неужто целых триста желтых? Верно, меньше!
— Не твое дело, сколько. Платит, сколько нужно. Ты понял меня?
— Но Двубородый…
Сидящий на бочке от злости взялся за левую бороду.
— Что но?
Крот опомнился:
— Никаких «но». Прости, Двубородый.
— Что прости?
— Прости дурака. Сказал, не подумав.
— Слепая тварь. Надоел. Пошел отсюда.
Сидящий на бочке схватил кубок Крота и швырнул под нижний стол. Остроносый мужичок схватился с места и резво убежал следом за чашей. Кто-то из парней хохотнул, Хмык сказал:
— Хмык…
Олаф отпустил левую бороду и тут же улыбнулся, словно злость прошла за миг.
— А ты, Лысый Фред, ступай ко мне. Садись рядом.
Невысокий парень, косматый настолько, что глаза едва проглядывали сквозь шевелюру, перешел от нижнего стола к верхнему.
— Как дела, Фред?
— Да помаленьку, Двубородый.
— Говорят, хорошо перья стрижешь.
— Я-то что, я скромно… Это место прибыльное. Перышки сами в руки летят, а я от них отмахиваюсь. Но иногда устаю, тогда уж беру.
— Ты — хороший парень, Фред…
— Сука! — процедил Томпсон.
Лысый Фред опешил:
— Ты чего это, а?
— Сука она, — буркнул Томпсон и стукнул по столу обручальным браслетом.
— Жена твоя?
— Моя.
— Что сделала?
— Да ничего.
— Скурвилась?
— Нет.
— Монету скрысила?
— Нет.
— Изменила?
— Да нет вроде.
— Чего ж сука-то?
— Чую… — Томпсон поскреб грудь и с горечью повторил: — Чую, что сука.
Надо сказать, Томпсон славился чутьем. Трижды уходил от облав, ни разу не попадался. А денег настриг столько, что купил себе хату. Давно уже не жил в пещерах, только наведывался на огонек.
— Чуешь, что изменит?
— Нельзя бабам верить… — ворчал Томпсон. — Ведь нельзя же. Все говорят, вон и песня о том. А я все равно… Люблю ее, что тут сделаешь.
— Хмык, — сказал Хмык.
— Пойду, наверно… — Томпсон невесело покачал головой.
