Войдя в гостиную, он склонился над сыном.
Дав мужу пару минут, чтобы прийти в себя, Октавия поднялась. Кто бы мог подумать, что он такой храбрый. Оказывается, у него на душе такой камень. Она закрыла двери и занавески. Комната погрузилась в полумрак.
— Поэтому твой дядя до сих пор винит тебя? Думает, это из-за тебя он погиб?
— Да. Вот почему Примо полагал, что имеет право занять мое место.
— Но он…
«Не ты», — мысленно закончила Октавия, не решаясь произнести это вслух. Алесандро поднял голову, точно пытаясь угадать, что она хотела сказать.
— Они не такие, как ты. Примо эгоист, а у Гиакомо нет твоего терпения. Во всей семье нет никого, похожего на тебя.
Она с трудом подбирала слова, да и как иначе описать спокойствие, с которым муж принял на себя ответственность за многомиллионный холдинг. Октавия вглядывалась в него, пытаясь понять реакцию, уж не перегнула ли она палку. Алесандро задумался над ее словами, и горькая усмешка искривила его губы.
— Я бы за них вступился в любое другое время, но ты права, я никогда не хотел видеть правды, а ты ее усмотрела. Держа при себе собственное мнение, многое подмечаешь, не так ли? Ты очень проницательна. Но не думай, что я бескорыстен и терпелив, просто дед научил меня всему, что нужно, чтобы заботиться о семье, и я делал то, что делал бы отец, будь он жив. Но я поддался чувству вины, видел плохое лишь в себе, не замечая недостатков остальных. Потому и не осознавал опасность, исходящую от Примо. Лишь хотел, чтобы он стал преданным партнером. На деле же он оказался моим соперником.
— Он бы никогда не смог управлять компанией и заботиться о других, слишком уж большой эгоист. У него нет бремени твоей вины, Сандро. Как бы тебе ни было больно, это является одновременно и твоей силой.
Лицо Алесандро исказилось, на нем отразились боль, сожаление, нежелание признавать правду. Справившись с собой, он обнял жену.
— Помню, сразу после свадьбы я обнаружил в тебе способность необычно смотреть на вещи. Жаль, что я позабыл об этом, дорогая. Больше подобного не случится.
Казалось, невидимые нити между ними, порванные однажды, снова связывались воедино.
— Ты видишь, почему мне нужно с этим бороться? Почему я не могу отказаться от поста и позволить Гиакомо его занять? Будешь ли ты моей союзницей в этом?
— Жаль, что ты рассказал мне все только сейчас. — Октавия поняла наконец, почему муж был всегда так предан семье и эмоционально холоден. Должно быть, полагал, что отныне не должен позволять чувствам руководить поступками, поскольку когда-то это стало причиной смерти отца. Вот почему темперамент матери, ее способность открыто горевать и радоваться любви так смущали его. С одной стороны, это было отражением его собственного характера, с другой, если бы не его импульсивность, мать до сих пор бы жила с любимым мужем. Ей хотелось облегчить эту ношу. — Не знаю, чем я могу помочь.
