В «изоляторе» быстро выяснилось, что до него желания взять ребят действительно никто не выказал.
Следующие два месяца профессор бегал по инстанциям. Он собирал справки, доказывал, что не болен СПИДом и гепатитом, имеет собственное жилье. Два месяца таскался в провинцию, вместо того, чтобы ездить на дачу — и его ирисы успели отцвести, оставив профессору только пустые головки, превратившиеся в склизкие желейные кляксы, истекающие грязным сизым соком.
И даже в университете был вынужден чуть не каждую неделю брать отгула и отправлять читать лекции аспирантов, чего очень не любил, считая за халтуру. Пятидесятилетнему профессору, привыкшему к оседлому размеренному образу жизни, комфорту, распорядку и выходным на даче все это давалось нелегко. И он даже начал втайне, совсем чуть-чуть, но гордиться самопожертвованием, на которое отважился.
Забрать детей Денис Матвеевич смог только к лету. Хотя еще не успел установить с ними контакта — на это как-то не хватило времени.
Нелюдимая и настороженная Лиза с самого начала смотрела угрюмо. Разговаривать не желала, и постоянно крутила что-то в длинных, ободранных, покрытых царапинами пальцах. Жидкий хвостик несвежих каштановых волос она прятала под кепкой, одевалась в старые великоватые свитера и джинсы, и Денис Матвеевич к собственному стыду еще весной при первой встрече перепутал и принял ее за мальчика. Тогда он еще не запомнил кто из детей старше. А от тринадцатилетнего ребенка требовалось формальное согласие.
Лиза, выслушав, коротко глянула, сунула руки глубоко в карманы джинсов и скупо бросила:
— Мне плевать.
Ответ сочли за положительный и процедура установления попечительства над старшей Лизой и опеки над двухлетним Яном была начата. Фамилию свою Денис Матвеевич детям не навязывал, на денежные средства и жилплощадь, вызвавшую столько споров, не претендовал.
Яна он впервые увидел у дверей изолятора, в день, когда приехал окончательно забирать их в Москву. Лиза стояла на крыльце, сжимая в руках маленькую, полупустую спортивную сумку. А мальчик жался к сестре, крепко стиснув пальчиками ее штанину, и выглядывал из-за ног девочки только краем глаза. На скуластую носатую Лизу он был совсем не похож. Ян оказался светленьким — русым, с легкими как пух, давно не стриженными волосами и блестящими неславянского разреза глазами — тоже светло-серыми. Про себя профессор подивился претенциозному нерусскому имени ребенка, но, должно быть, их матери оно казалось красивым. Денис Матвеевич давно пришел к выводу, что самые вычурные кричащие имена дают своим детям именно такие люди, как покойная алкоголичка Анна, едва окончившая общеобразовательную школу и если и работавшая, то только временной продавщицей в ночном киоске.
