Однако, прежде, чем Денис Матвеевич вышел на улицу, вдохнул теплого и чистого весеннего воздуха и, очистившись, навсегда забыл о провинциальной родне, он случайно, краем уха услышал разговор, неожиданно изменивший все. Диалог этот своей простотой и обыденностью странным образом поразил немолодого профессора.
Одной из говоривших была та самая «интеллигентная» тетка, не поделившая с братом квартиру. Второй, малопривлекательная старуха с луковицей на голове и пустым, почти беззубым ртом.
— А детей-то как из квартиры выписать? — старуха развязала узелок под подбородком, сняла с головы черный платок и, бережно его свернув, убрала в засаленный пакетик и только потом в сумку. — Дети же. Разве ж их выпишут?
Тетка смерила старуху коротким высокомерно-снисходительным взглядом и с брезгливой гримасой бросила:
— А чего их выписывать? Их же в детдом. — Быстро перекрестилась и сунула в пакет небольшой портретик покойной Анны. — Там до восемнадцати держат. А взрослым уже хрен — ничего не обломится, пусть даже не рыпаются! — в голосе женщины впервые зазвучала неподдельная искренность — она вскипела злобным негодованием. — Анька к квартире никакого отношения не имела. Пусть спасибо скажут, что столько лет жили задарма. Квартира материна, значит нам и достанется. — И звучно припечатала ладонью по столу.
Пока она это говорила Денис Матвеевич успел взяться за ручку двери. Теперь не открыть ее и не выйти было уже неудобно, хотя разговор и вызвал у него жгучее желание обернуться и посмотреть женщинам в глаза.
— Только я как подумаю, что квартиру с Владом делить придется…
Дверь звучно хлопнула за спиной профессора, но последние слова тетки успели долететь до слуха Дениса Матвеевича:
— Удавила бы выблядка, тоже мать непонятно от кого рожала, да я бы…
Теперь уже не радовал ни конец поминок, ни весенний воздух. Даже показалось, что и он пропитан перегаром. Все что ни попадало в эту проклятую богом дыру — сгнивало и пропадало бесследно. Дети повторяли судьбу родителей, те дедов. А судьба двух ребят, вот этих конкретных детей, оказавшихся в детдоме, не волновала никого.
И вдруг, вдохнув полной грудью, приосанившись, Денис Матвеевич Савельев почувствовал, что именно он тот единственный человек, который не может пройти мимо и остаться безучастным.
3
На следующий день Денис Матвеевич отправился в заведение со страшным названием «Изолятор временного содержания». Отправился скорее по велению совести, нежели души. Душа его молчала, ибо за всю прошедшую жизнь профессор дел с детьми ни разу не имел. И ничего о них не знал.
